– Ы-Ы-Ырах! – прокричал с досады третий печенег, накладывая следующую стрелу. Мечеслав, понимая, что уже не успеет вынуть из ножен меч со спины, в прыжке бросился ему под ноги, потянул их на себя. Печенег, не ожидая этого, завалился. Стрела ушла в небо. Перевернувшись, степняк попытался встать. Радимич прыгнул на него сверху и, обхватив руками голову, стал заламывать ее назад. И тут же почувствовал острую боль в боку, а затем в бедре; печенег сумел вынуть свой нож и теперь наугад наносил им удары. Это и погубило его. Мощные мышцы его шеи на мгновение ослабли, Мечеслав, теряя последние силы, резко рванул на себя голову врага, раздался хруст позвонков, тело обмякло, голова безвольно уткнулась в илистое дно речки.
Он не помнил, как добрался до песчаного берега, и не знал, сколько времени пролежал в забытьи. Очнулся оттого, что кто-то оросил его лицо прохладной водой.
– Мечеслав! Мечеслав, друже!
Открыв глаза, увидел перед собой склоненное лицо Сахамана.
– Насилу отыскали тебя, я уж извелся весь. Почто не кликнул меня, когда коня под тобой свалили? Эх, друже!
– Печенеги? – тихо произнес Мечеслав.
– Печенеги пеше недалече от нас ушли. Как помощь пришла, навалились на них. Побили многих, молодых в полон взяли, менять будем. Одно худо, Мала Кривого, Аймо Чудина, Смаги, Збыслава, Борко и Меши нет боле с нами, – сказал Сахаман. – А ты постарался на славу, вона сколь их живота лишил. Да, вот нож твой, прими, – Сахаман вложил в руку Мечеслава рукоять ножа.
– Доб-ро, – прошептал Мечеслав. Лицо друга в его глазах расплылось и тьмою покрылось.
И осадили печенеги город силою великой: было их бесчисленное множество вокруг города, и нельзя было ни выйти из города, ни вести послать, и изнемогали люди от голода и жажды.
Радзивиловская летопись.
Более года минуло с той поры, как обессиленного и израненного Мечеслава отыскали у реки. Наступила зима. Зажили раны, вернулась сила, Мечеслав снова выходил в дозор, укреплял острожек вместе с другими его обитателями, которых за последнее время прибавилось. Приходили сюда из Руси вольные люди, иной жизни ищущие, оставались здесь инородцы и свои славяне, освобожденные из полона. Так в делах трудных и ратных истекли лето и осень, пришел срок царствовать зиме – Моране.
Мелкий снежок припорашивал землю, хмурилось, серело небо, дул со стороны Дикого Поля холодный сырой ветер. Мечеслав стоял на сторожевой башне, вглядываясь в даль и думая о своей жизни. И были думы его о немалом сроке, проведенном здесь, о Раде и Орме. Чем больше проходило времени со дня отъезда из Киева, тем меньше терзала его душевная рана, но тем стыднее становилось за деяния свои, за то, что оскорбил своей обидой побратима и старшего друга. Мучили и терзали сердце мысли о смерти матери и отца, о сестренке, что томится где-то в далекой неволе, и о том, что пришла пора в Киев вернуться и, скопив кун, с купцами в Царьград плыть, может, и отыщется там Красава. И да помогут ему в том боги! Неплохо было бы и Сахамана с собою взять, друга верного, но вряд ли поедет он, торчанка у него завелась, посчастливилось ему найти взаимную любовь, обошедшую стороной Мечеслава. Невесту друга звали Аяна, Мечеслав видел ее вместе с семьей в плену у печенегов в тот день, когда они угнали их табун. Желану и Турвою удалось тогда освободить пленников и доставить семейство торков к Волчьей горе. Глава семейства стал душевно благодарить дружинников, но те объяснили, что прежде всего он обязан спасением их старшому, имя которому Сахаман. Встреча с Сахаманом состоялась только после того, как руссы, объединившись с торками, нагнали медленно бредущих по степи печенегов. Зажатые с одной стороны русскими вершниками, с другой – торками, печенеги в порыве отчаяния попытались прорваться и легли под мечи.