На следующий день, попрощавшись с соратниками-другами и поклонившись всем, сели Мечеслав с Сахаманом на коней, выехали за ворота. Прощально посмотрели на полуразрушенный острожек, ставший им родным, и поскакали в сторону стана торков. Вокруг бугрилась степь, покрытая снегом, искрившимся на солнце, его девственная белизна от долгого глядения утомляла глаза. Они молча ехали по этой бескрайней степи, думая каждый о своем. Мысли уносили их далеко от этих мест, к Итилю, к Киеву, к Царьграду, глухим дремучим лесам радимичей, и были думы их и грустны, и радостны. Вдруг Сахаман запел песню, которую Мечеслав помнил с их первой встречи. Холодный порывистый степной ветер срывал с губ степняка древние слова, уносил их вдаль. Мечеслав, как и тогда, на берегу Днепра, напряженно вслушивался, он, как и тогда, не понимал значения слов, но всем своим нутром чувствовал, что эта песня о чем-то вечном, об этой степи, о небе, о жизни, о любви.
Ночь они провели в стане торков, с которыми долго разговаривали, сидя у костра. Говорили о печенегах, о холодной зиме, о походе с Вольдимером на булгар, о том, как взяли Булгар-град, ударив дружно, всадники торков – с суши, а князь с дружиной – с реки. После трапезы, состоявшей из вареного мяса и кисловатого терпкого напитка, изготовленного из кобыльего молока, поведали торки о ряде, заключенной меж русским каганом Вольдимером и Хвалисским правителем Мамуном, покорившим к тому времени Хазарию. По этому договору торкам дозволялось кочевать в хазарских степях. С волнением узнал Сахаман, что множество торкских родов пожелали вернуться на родину, и с тем большей радостью воспринял весть, что несколько родов, в том числе и род Аяны, дав роту верности, решили остаться жить и кочевать под близкой рукой кагана Вольдимера.
Мечеслав уснул уже за полночь, а Сахаман еще долго сидел у костра, что-то обсуждая с торками на их языке. Утром, простившись, друзья выехали на край становища, где их ждала Аяна. Мечеслав приветливо поздоровался с девушкой, отъехал в сторону. Сахаман спрыгнул с коня, подошел к Аяне, положил ладони ей на плечи, глядя в глаза, что-то сказал. Она прижалась к его груди. Он отстранил ее и поцеловал в лоб. Мечеслав отвернулся и стал смотреть в степь. Немного погодя раздался стук копыт, мимо, не оборачиваясь, проскакал Сахаман. Мечеслав посмотрел на одиноко стоявшую Аяну, помчался вслед. Он насилу настиг бешено скачущего Сахамана. Вскоре они перевели лошадей на шаг.
– Может, останешься, друже? Подумай! – сказал Мечеслав.
– Нет. Как порешил, так тому и быть! Три года дано мне на то, чтобы вернуться к ней, – ответил Сахаман.