— Инглиш начальник — большой белый господин, много? Инглиш-бей! Целая куча инглишей! Соображаешь, о чем я талдычу? Ну? Бритиш офисер! Пуф-пуф! Ой-ой-ой! Бритиш штаб! Тамам?
— Вам в комиссариат, сэр? — добродушно переспросил извозчик. И, не дожидаясь от ничуть не смутившегося, но, наоборот, внезапно посветлевшего лицом янки ответа, тронулся с места.
В здании комиссариата было шумно, безалаберно и тесно. Моряки толпились возле огромной, прибитой к стене карты Дарданелл, передвигали туда-сюда разноцветные картонные кораблики на булавках. Громко спорили. Курили. Стряхивали пепел на пол. Смеялись заливисто, жадно косились в сторону окна. Там на длинной кушетке сидели, прижавшись друг к дружке, две прехорошенькие сестрички милосердия, но на молодую офицерскую поросль не зарились, зато метко стреляли глазками в сторону лысеющего полковника, который что-то громко диктовал адъютанту. Страшно чадила печь. Воняло жареным луком и суррогатным кофе. А из-за всех дверей раздавался треск печатных машинок и монотонный гул голосов. На американца никто не обращал внимания, и если бы Баркер сам не ухватил за шиворот пробегавшего мимо штабиста, так бы и остался незамеченным.
— Сэр? Вы американец? Что вы тут делаете сэр? Здесь вам нельзя находиться без пропуска, мистер… Ваши документы, позвольте?
— Томпсон. Разыскиваю своего приятеля Ходулю… То есть майора Артура Уинсли. А документы я посеял, — Баркер добродушно поплыл в улыбке. Такой безобидный, такой трогательный — ну точь-в‑точь большой ребенок.
— Уинсли? Майор? Норфолкский пехотный? — Штабист не вынес натиска баркеровского обаяния, улыбнулся в ответ, на секунду задумался. И ткнул свернутой в трубочку бумажкой куда-то в сторону пристройки. — Где-то там. В самом конце коридора. Только проскользните как-нибудь понезаметнее. Без пропуска вообще-то не положено, но тут везде совершеннейший кошмар.
— Еще бы не кошмар! С такими-то порядками, — буркнул Красавчик, но его уже никто не слышал.
* * *
Кошмар! Сauchemare! Nightmare!
Это слово наилучшим образом характеризовало происходящее в Константинополе поздней осенью 1919 года, с точки зрения майора Артура Уинсли. Кошмар был на улицах, где с рассвета до заката кишела пестрая толпа. Где люди разговаривали между собой на стольких языках и диалектах, что Вавилону и не снилось. Вечером по Истиклялю прогуливались сипаи в белых балахонах, чинно позвякивая саблями. Индийцы в огромных тюрбанах недоверчиво пробовали местный табак. Сенегальцы с эбонитовыми бесстрастными лицами останавливались возле витрин кондитерских, и в темноте можно было решить, что они сами отлиты из шоколада. Просиживали в тавернах до дыр свои бордовые килты шотландцы, щеголяли роскошными шляпами итальянские пехотинцы, критские жандармы вели себя по-хозяйски уверенно. И везде, буквально везде сновали русские. Купцы в лисьих долгополых шубах, их жены — веселые и всегда чуть-чуть пахнущие кислой капустой и шампанским, изношенные лицами и одеждой интеллигенты, и офицеры царской армии, всех сословий… очень уставшие, очень злые и очень гордые, увешанные орденами, медалями и долгами.