Но и у моей взрослой ипостаси тоже имелась причина туда стремиться, решить неразрешимые проблемы, но сейчас – не хочу об этом…. И тут вдруг на ловца и зверь прибежал: вот сидит передо мной живой обладатель информации, как туда добраться. Сам меня нашел.
А Вадим меж тем продвигается все дальше и дальше по стезе романтизма: он уже, оказывается, не просто хочет поехать в Кайлас, он туда хочет поехать с любимой девушкой, вновь обретенной, чтобы там древние горы и святые места Силы их венчали.
Ну что сказать? Красиво жить не запретишь. Какое точное попадание в мои одиннадцать лет! Все остальное про этого человека становится окончательно неважным, и взрослая тетенька теперь должна обслуживать желания малолетки и находить привлекательные черты в этом малоадекватном и зависимом субъекте. Впрочем, от такой же и слышу: малоадекватной и зависимой.
Заведение, в котором мы сидим, закрывается. На улице дождь со снегом, промозгло и сыро. Мы перемещаемся в ресторан на Патриарших, усаживаемся у камина, пьем свежесваренный грог.
А Вадим все говорит и говорит. Случайный знакомый стремится рассказать мне все о себе – наверное, живой огонь располагает к откровенности. Ему сорок два года (знаем!), по образованию он биолог, его исследования посвящены стволовым клеткам, сейчас он занимается разработкой экспериментальных медикаментов… Затем он переходит на свою родословную.
Довольно-таки странно на первом свидании начинать повествование про своих дедушек и бабушек. Но я слушаю эту историю не перебивая и ощущаю какую-то странную тревогу.
Его бабка была немкой, жила в Германии и родила отца Вадима в 1941-м в «Лебенсборне»[4], потому что родной дед Вадима куда-то исчез.
«Лебенсборн» в нацистской Германии – это такая сеть домов, то ли родильных, то ли домов терпимости, которые служили исключительно для воспроизводства истинных арийцев. Туда сгоняли белокурых голубоглазых девушек со всей Европы и подкладывали их под проверенных на чистоту крови немецких офицеров, чтобы девушки беременели и рожали маленьких арийцев. Дети потом воспитывались в специальных детских домах или усыновлялись проверенными до 4-го колена нацистскими семьями. Одинокие беременные немки, по какой-то причине оставшиеся без мужа, также могли рассчитывать на помощь и приют в «Лебенсборне».
Бабушка отдала будущего отца Вадима на воспитание в приемную семью совсем крохой, когда ему было всего несколько месяцев. Она успела назвать сына Адольфом (видимо, была большой поклонницей Шикльгрубера). А сама пропала без вести в конце Второй мировой. Про нее известно очень мало. Что случилось с родным дедом Вадима, и вовсе покрыто мраком, и сколько сын позже ни разыскивал родителей через Красный Крест – все безрезультатно. Он даже не сумел выяснить свою настоящую фамилию. Тогда многие исчезали бесследно.