— Ноги, — злобно проговорил Яковлев.
— Я имею свой мир! Я ухожу в тоталитарную зону.
Злоба, испуг и уважение немедленно отразились на загорелом лице Яковлева, когда он услышал эти категоричные слова, высказанные существом, стоящим перед ним в позе несгибаемого узника. Решительный облик Миши как будто излучал некое горделивое сияние, окружающее его самого бескорыстным жертвенным ореолом; и книги, бывшие здесь повсюду, словно оттеняли серьезность его взгляда и слов. Яковлев грустно смотрел на черные кандалы, которые он держал в руках перед собой, перебирая их, как четки, и думал о смелости и жизни, сочетая эти понятия в своем уме, на манер совокупляющихся бабочек.
— Неужели… — сказал он боязливо. — А как же родина, свобода, наши преимущества?
— А мне здесь все надоело, — ответил Миша. — Хочется чего-то еще. Избираю крепкую власть! Желаю стать стонущим рабом под ярмом ужасного деспотизма. Мечтаю испытать восторг истинной диктаторской демагогии вместе с радостью дебильных глаз подданной толпы. Где у вас выход к стене? Я покидаю.
— Но… ваш «копец», ваше здоровье…
— Ах, да! — воскликнул Миша, расстегивая рубашку, под которой был белый живот с почти исчезнувшими выцветшими прыщами. — Я совсем забыл… Но, видите — проходит, надо съесть другую таблетку, и все кончится.
— Нельзя! — испуганно крикнул Артем. — Вот пройдет день, тогда…
— Плевать, — сказал Миша, доставая желтую таблетку и кладя ее в рот. — Пройдет и так.
— Что вы наделали!.. — словно опечаленная мать, воскликнул Яковлев. — Ведь это очень сильно… Вы теперь больше никогда не заболеете… Теперь вы лишились этого! Вы больше не проснетесь утром в грусти и раздражении; не узрите своего стыда и позора; не станете суетиться и звонить друзьям и врачам, проклинать любовь и испытывать восторг освобождения от этой дряни… Сколько имен и слов потеряно для вас; сколько проблем, сложных ситуаций и специфических встреч минуют вac отныне; скольких женщин вы более не устыдите и не побьете; скольких мужчин, вы не приобретете в качестве друзей по несчастью… Мне жаль вас, вы потеряли целый мир!
— Неужели? — растерянно проговорил Миша. — Что же вы раньше не сказали… Я проглотил — поздно.
— Тошните немедленно! — крикнул Яковлев. — Два пальца в рот!
— Да, но я тогда не вылечусь…
— Вам что важнее — сиюсекундное удовлетворение или будущее счастье?! — с пафосом спросил Артем.
— Сейчас скажу.
Миша задумался, посмотрев направо. Его пальцы шевелились во время раздумий, лоб не был сморщен.
— Мне важнее сиюсекундное удовлетворение, — наконец сказал он. — Я в этом согласен с Антониной Коваленко.