Когда Зельц едет на тачанке по станице, овчарка тоже сидит рядом с ним на кожаных подушках, подняв волчьи уши. Люди, завидев комендантскую тачанку, бегут в калитки.
Молодых ребят и девчат из хутора отгоняют по субботам на станцию Шахты и оттуда в товарных вагонах с пломбами отправляют в Германию. Квартирующие в хуторе немецкие солдаты только и знают что шныряют по дворам, стреляют кур и режут свиней. И сказать поперек ничего нельзя, потому что у них для разговора с местными жителями есть всего три слова: «шайзе»[6], «век» и «капут». Прасковья, которая хотела не дать солдату последнюю курицу, получила от него сапогом пинок в живот. Так и ходит теперь, обхватив живот руками, не может разогнуться.
Тимофей Тимофеевич смотрел на пустынный хутор, на знакомые и неузнаваемо изменившиеся улицы и проулки хутора, и мысли все об одном и том же клубились у него в голове.
Давно уже ржавой лебедой порос весь двор. В саду, под вишнями, стояли взломанные и разграбленные солдатами ульи без пчел. Желтели, как старая кость, стволы деревьев, обглоданные привязанными к ним лошадьми.
Плетень упал, ветер разметал копну сена, валялась сорванная с петель половинка ворот. И не было никакого желания за что-нибудь взяться, исправить, починить.
Впервые вдруг почувствовал Тимофей Тимофеевич себя стариком. А ведь всего полгода назад, приезжая на мельницу, без чужой помощи подхватывал с подводы и нес на себе шестипудовый чувал с зерном.
Выйдя за ворота, он увидел шедшего по улице Гришку Суслова с плеткой, висевшей на хлястике на руке. Шел он зигзагами, навеселе, раскачиваясь на тонких ногах, обутых в немецкие сапоги с ушками, и, как обычно, сбивая концом плетки листья с придорожных лопухов.
Тимофей Тимофеевич, поворачиваясь, хотел скрыться у себя во дворе, но Гришка уже заметил его.
— Уже, Тимофей, и не здоровкаешься со своим начальством, загордел.
Тимофей Тимофеевич задержался в калитке вполоборота к нему.
— Ну как, надумал? — останавливаясь перед ним и закладывая руки в карманы шаровар с лампасами, спросил Гришка.
Тимофей Тимофеевич молчал, боясь поднять от земли глаза, чтобы они не выдали его.
— Гляди, даю до воскресенья последний срок. — Гришка помахал перед его лицом плеткой с махром и пошел дальше сбивать ею лопухи, раскачиваясь на тонких ногах.
Тимофей Тимофеевич смотрел ему в спину; и мысли, обгоняя друг дружку, быстрее прежнего заклубились у него в голове, так что он и сам уже ничего в них не понимал… Тополя все так же стоят над хутором, как в серебре, которое уже начало желтеть и осыпаться на землю. Комендант Зельц ездит в тачанке с собакой, похожей на волка… Гришка Суслов нацепил казачьи лампасы и требует от Тимофея Тимофеевича, чтобы он пошел в помощники к нему, хуторскому атаману… А под яром все так же ворочается, как большая белуга, Дон.