«Вот и все», — повторит вслед за писателем читатель. Все о Давыдове и Нагульнове, их жизни и борьбе. Но жизнь и борьба во имя того, за что они отдали свои жизни, продолжаются.
Так завершается «Поднятая целина».
А еще так свежо чувство, навеянное самыми первыми страницами ее, когда еще только начиналось наше знакомство с теми, кого уже не разбудят донские соловьи… Незабываемо это первое впечатление от знакомства с «Поднятой целиной». И в наш город Новочеркасск, основанный Матвеем Платовым на холме посреди донской степи, пришла тогда из Москвы очередная книжка «Роман-газеты». Прочитана первая строчка: «В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады», — и сердце опять очутилось в плену. И теперь оно уже до самого конца, до последней строчки будет во власти того очарования, которое, может быть, сродни лишь твоей любви к этой распростертой вокруг степи.
Еще продолжается коллективизация на Дону. Ночами город на холме освещают отблески пожаров, бушующих в окрестных станицах и хуторах, а то донесется и эхо выстрела из кулацкого обреза. Коннонарочные сельсоветов, вырываясь из степи, процокав мимо бронзового Ермака, осаживают лошадей у здания бывшего атаманского дворца, где когда-то застрелился генерал Каледин, а теперь помещается райком партии. Скрытые силы и страсти, разбуженные коллективизацией, разлились вокруг по степи, как донская вода весной, когда она вплотную подступает к этому Платовскому кургану.
И как же это можно, когда все еще так живо, так горячо и еще продолжается борьба, вдруг взять и перенести все это со страниц степи на страницы книги и брызнуть на них светом, озарив самое существенное, самое главное?!
Не являясь продолжением «Тихого Дона» в прямом значении слова, «Поднятая целина» отвечает на вопрос читателей «Тихого Дона» о дальнейших исторических судьбах донского казачества — столь значительной и своеобразной части русского крестьянства. Своеобразной по своей родословной, ведущей, как известно, начало от вольнолюбивых беглых крестьян времен крепостного права, и по обычаям, слагавшимся в обстоятельствах военно-походной сословной жизни. Трудовой казак Донской области ничем, кроме обычаев и кастово-патриархальных наслоений, не отличался от крестьянина-труженика любой другой русской губернии или области. Истоки их нужды, причины всех бедствий и страданий были тождественны. Враги у них — самодержавие, помещики, кулачество были одни и те же. Коренные интересы трудового казачества и всего трудящегося русского крестьянства не перекрещивались, а совпадали. И лишь отравленным лезвием обмана их врагам удавалось время от времени разъединять их, сеять между ними раздоры. Природу этого обмана Шолохов обнажил в «Тихом Доне». И недаром время так поработало против тех истолкователей творчества Шолохова, которые прилагали старания, чтобы втиснуть его в границы донской «областной» темы.