Потрясенный Давыдов слушает этот рассказ Аржанова. И хоть страшен рассказ Аржанова, не спешит Давыдов с выводом, что и сам Аржанов страшный человек. Уже убедился Давыдов, что хуторяне ошиблись, считая его придурковатым. Не придурковатый он, оказывается, а «с чудинкой». Как зарубина осталась она у него от прошлого, и никуда от нее не денешься. Поутопив когда-то ружье, а потом вступив в колхоз, решил утопить Иван Аржанов навсегда и свое страшное прошлое, и недаром так лютует он против еще уцелевших, живых, мрачных представителей этого прошлого, таких, как Яков Лукич Островнов. Не кто иной, как Аржанов, объясняет Давыдову, обманутому Островновым, что это за человек. Еще мальчишкой Иван Аржанов полтора года жил у Островнова в работниках. «А ты и не знал, что у Островнова всю жизнь в хозяйстве работники были? — Аржанов хитро сощурился — Были, милый человек, были… Года четыре назад он присмирел, когда налогами стали жить, свернулся в клубок, как гадюка перед прыжком, а не будь зараз колхозов, да поменьше налоги — Яков Лукич показал бы себя будь здоров! Самый лютый кулак он, а вы гадюку за пазухой пригрели…»
Вот тебе и «с чудинкой» человек! Вот и сделай о нем вывод под влиянием первого впечатления… И не только об этом говорит история Ивана Аржанова, новеллой впадающая в повествование «Поднятой целины», как малая речка впадает в большую. Устами Ивана Аржанова автор дальше развивает свою мысль о людях с чудинкой и без чудинки. О тех скучных и голых, как вишневая ветка, из которой сделал Иван Аржанов кнутовище. Росла ветка в сучках, в своей красоте, а обстругал ее Аржанов, и получилось кнутовище. И человек без горячего пристрастия к чему-нибудь, без человеческого увлечения, влюбленности во что-то, без яркой, а может быть, и суровой черты в своей биографии — голый и жалкий, подобен обструганному кнутовищу. Конечно, разные бывают чудинки. Иван Аржанов вдруг говорит Давыдову, что вот он с Лушкой Нагульновой путается — и можно понять, что такую чудинку он в Давыдове не одобряет. Задетый Давыдов говорит ему с сердцем: «Иди ты к черту! Я и без этого сумею подумать и во всем разобраться!»
Автор «Поднятой целины» за то, чтобы не подходить ко всем людям с одной и той же меркой. Не ищите только обструганных людей и не считайте, что это и ость самые правильные люди. А если есть у человека и какая чудинка, не торопитесь на этом основании ставить на нем крест.
В драматические формы выливалась в годы коллективизации классовая борьба на Дону. Смерть Давыдова и Нагульнова, как вспышкой, освещает суровое поле этой борьбы, расстановку классовых сил и величие победы, одержанной донским крестьянством под руководством партии. Оставаясь верным правде жизни, Шолохов без остатка отдает свое сердце тем, кто переустраивал на новых, революционных началах жизнь в донской степи, разведчикам этой жизни, прокладывающим борозду коллективизации на донской земле.