), и свечи были в коридорах, на всех лестницах горели. Мы выключили свет во всем общежитии. И студенты вынуждены были выйти из комнат, делать было нечего. Вырублено было все. Звук был только от расстроенного пианино, на котором играл кто-то вальс. И в этом темном помещении, в темном здании, под звуки вальса, под свет этих свечей на полу люди разрисовывали на стенах мелками какие-то гигантские картины, граффити. Когда утром это все осветило солнце, это было потрясающе: живого куска не было. Правда, потом, чтобы нас всех не выгнали, нам пришлось до понедельника это все смывать, и комендант почти что не узнал об этом. Но это все нашумело очень сильно.
Как хеппенинг студенты воспринимали и суровую военную кафедру, устраивая представления даже на военных сборах в лагерях. «Сначала канавками на песке был нарисован огромный пацифистский знак, – читаем мы на сайте Шахиджаняна, – а затем на него улеглись участники акции». Другой их излюбленной шуткой довольно долгое время был «паровозик»: несколько человек шли по улице, предпочтительно центральной, притопывая или подпрыгивая определенным образом или нацепив большие пластмассовые уши, – и обсуждали вполне серьезные вещи.
БЕЗ ВСЯКИХ СЮСИ-ПУСИ
Серьезные вещи – Большая наука и связанные с ней испытания – ждали студентов на базах. Так назывались научные центры системы Академии наук, где они учились на старших курсах. В одну из них – в Институт физики твердого тела подмосковной Черноголовки – Давид попал в 1986 году и приглянулся настоящему ученому – члену-корреспонденту РАН Всеволоду Феликсовичу Гантмахеру («эффект Гантмахера» описан в учебниках): «Он задавал вопросы по физике и по жизни. Может быть, ему понравилось, что мои родители – физики, что я на Физтех пробивался сам. Хотя был в черных списках, ведь мой отец – китаец. И меня пытались срезать, это потом стало документально известно».
Как шеф Гантмахер был, по мнению Давида, «достаточно жесток и бескомпромиссен. Без всяких сюси-пуси. По молодости мне часто было приятно сделать что-то красивое, например панель с тумблерами, которые все бы наглядно показывали, – рассказывал он мне. – Если этому уделяется разумное время, относительно физического результата, то это воспринималось нормально. Если он чувствовал, что мне хочется больше сделать красиво, чем получить эксперимент, это жестко очень пресекалось. Он говорил: “Где картинки?” Эта фраза “где картинки”… Вы два дня работаете, а картинок нет. Я говорю: смотрите, у меня такая программа написана, которая позволит сейчас эти картинки плодить в большом объеме. Мне лично это очень много дало», – полагает Давид.