— О, если он не носит белого воротничка, это еще ни о чем не говорит. Пусть вас не обманывает его небрежный вид. Этот парень богаче всех нас. И наше богатство дело рук кузена, — с признательностью добавил добряк Юджин.
Одри еще раз, уже другими глазами, посмотрела на двух молодых мужчин, которые, не торопясь, возвращались к столику.
— Наш Джон просто умница. — В голосе Юджина слышалась трогательная гордость кузеном. В той же степени, в какой старшего из братьев злили успехи Джона, младший был неподдельно счастлив за него. — Он гений, деньги просто липнут к нему. Понимаете? Уверяю вас, он может явиться в зал совета директоров любого картеля, и через пять минут эта надменная публика будет стоять перед ним навытяжку.
Юджин говорил что-то еще, но Одри уже не слушала. Она невольно залюбовалась стройной фигурой Джона и подумала, что поддаться обаянию этого человека намного опаснее, чем стоять перед ним навытяжку в ожидании разноса.
Первая серия снимков, которую Эрскин делал, принимаясь за новую работу, обычно была не более чем прикидкой, по результатам которой он и делал вывод, что и как фотографировать в дальнейшем. После чего пробная подборка кадров заканчивала свой путь в мусорной корзине.
Именно поэтому Одри с трудом поверила своей удаче: три кадра из тех, которые она отсняла за эти два дня, оказались просто отменными. Конечно, они не дотягивали до шедевров Эрскина, но в самом деле были хороши.
Первый представлял собой общий вид гостиницы, снятый широкоугольником. Ярко светило солнце, заливая серебряным светом водные просторы за отелем. Даже упрямая ветка рододендрона, которая мешала ей при подготовке к съемке, органично вписалась в кадр, придав изображению глубину и объемность.
На двух других был Джон. В президентском номере «Буревестника» он стоял у окна, и его задумчивое лицо было освещено золотым солнечным лучом. Сине-голубое покрывало кровати на заднем плане манило прохладой, придавая сюжету чувственность.
Но лучше всего получился снимок, на котором Джон запечатлен рядом с мраморной скульптурой. Одри закусила губу, сдерживая неприличную, прямо-таки детскую радость. В этом кадре ей удалось все: и композиция, и цветопередача, и настроение. Хоть сейчас можно отправлять на фотоконкурс, без премии не останешься!
Если бы Эрскин не оставил записку, что он спит и просит его не беспокоить, Одри схватила бы еще сырые снимки и помчалась бы к шефу. Все два дня, что она работала самостоятельно, старик находился вне пределов досягаемости. Завершив съемки, Одри вдруг забеспокоилась об Эрскине. Конечно, он человек пожилой и болезненный, но не в его характере пустить работу на самотек и даже не поинтересоваться, как идут дела. Для этого должна быть серьезная причина, но какая — девушка представить не могла.