— Независимости? — Он резко обернулся, по-прежнему сжимая в руке стакан. У него даже побелели костяшки пальцев. — Эвелин, пожалуйста, называйте вещи своими именами. Вы меня разочаровываете. Почему бы не сказать прямо? Конни не нужна независимость. Ей нужны деньги. И как можно больше.
Эвелин открыла было рот, чтобы яростно запротестовать, но не смогла выдавить ничего членораздельного.
— Вот именно. Это все, чего она хотела и хочет, — словно подводя итог, произнес Квентин.
— Но это не так, — стараясь продолжать разговор в спокойном тоне, сказала Эвелин.
— Неужели? — Подняв одну бровь, он поставил стакан на стол. — Разве она прислала вас ко мне не за деньгами?
— Да, но…
Эвелин осеклась. Квентин с отвращением фыркнул. Он откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать свой стакан. Молчание Эвелин он расценил как капитуляцию.
Но Эвелин так просто не сдавалась.
— Конни не посылала меня к вам. Это была моя идея поговорить и…
Она не понимала, слушает ли ее Квентин. Он пристально смотрел на стакан, словно пытался разглядеть в его глубине какие-то тайны.
— Квентин, — снова начала Эвелин. Ее голос звучал ровно, хотя внутри все клокотало. Нужно взять себя в руки. Если она забудет об осторожности, дело кончится тем, что положение Конни ухудшится. — Квентин, она хочет лишь того, чего хотят все молодые мамы. Ей хочется накупить красивых распашонок и всяких мелочей для ребенка. Для женщины это такой радостный и волнующий период…
Квентин поднял глаза на собеседницу.
— Чепуха, — устало сказал он, и впервые его слова прозвучали как-то невнятно. — Конни вышла за Талберта исключительно из-за денег. И теперь ее проблема в том, что она не может смириться с очевидным фактом: талоны на бесплатное питание кончились.
Талоны на питание?! Пораженная Эвелин едва не задохнулась, так как одновременно попыталась сглотнуть и что-то сказать.
— Хватит! — Она резко встала и почти оттолкнула свой стул. В ней бушевали оскорбленные родственные чувства. — Мне еще не приходилось слышать ничего более оскорбительного. Противно смотреть, как вы напиваетесь! В трезвом виде вы никогда не сказали бы такого!
Он улыбнулся, но какой-то неприятной улыбкой, и в глазах опять появился недобрый блеск.
— Вот мы дошли и до «противного». Наконец-то. — Подняв подбородок, он пристально посмотрел на Эвелин. Черты его лица в неясном свете показались ей вдруг совершенно незнакомыми. — Наверное, вы правы. Если бы я был трезв, то не сказал бы этого. Но, пьян я или трезв, сказал я что-то вслух или не сказал, все равно это правда. — Он запрокинул голову и закрыл глаза. — Бедный Талберт. Он был такой наивный. — На его лбу пролегла морщинка. Он как будто говорил сам с собой. — Бедный дурачок, черт его побери.