Утром в субботу я сидел в своем номере отеля «Киото» и читал напечатанный на первой странице репортаж Лэрри Бернарда об освобождении из заключения Алонзо Уинслоу, когда мне позвонила одна из детективов Голливудского отделения. Ее звали Байнам. Она поставила меня в известность, что мой дом отныне не рассматривается как место преступления и вновь передается в мое полное распоряжение.
— Значит, я могу туда вернуться?
— Совершенно верно.
— Означает ли это, что расследование закончилось? Не считая поимки и ареста того парня, разумеется.
— Нет, некоторые аспекты дела по-прежнему изучаются, так как не получили пока удовлетворительного объяснения.
— Какие аспекты?
— Я не имею права обсуждать с вами это дело.
— Но задать вам вопрос об Анджеле я могу?
— А что бы вам хотелось узнать о ней?
— Я хотел спросить… подвергалась ли она перед смертью пыткам или… насилию…
В трубке воцарилось молчание. По-видимому, детектив решала, что можно сообщить, а что нельзя.
— К сожалению, да, подвергалась. Имеются свидетельства того, что ее изнасиловали инородным предметом. Кроме того, ее убили посредством медленного удушения пластиковым пакетом, то есть в той же манере, что и других женщин. На шее отмечены многочисленные следы лигатуры. Он душил ее, пока она не теряла сознание, потом приводил в чувство, и процесс повторялся снова. Пока не установлено, делал ли он это для того, чтобы выведать у нее детали репортажа или некую информацию о вашей особе, или просто следовал своему привычному «модус операнди». Полагаю, ответ на этот вопрос может дать только он сам, когда мы поймаем его и станем допрашивать.
Я хранил молчание, думая о тех ужасах, через которые пришлось пройти бедняжке Анджеле.
— Что-нибудь еще, Джек? Сегодня суббота. Я надеялась уйти с работы пораньше, чтобы погулять с дочерью…
— Нет, спасибо. Извините, что задержал…
— Ну а вы теперь можете отправляться к себе. Желаю вам хорошей субботы.
Байнам повесила трубку, я же некоторое время сидел в прежней позе, размышляя над ее словами. Называть свое жилище домом у меня как-то не поворачивался язык. Более того, я вовсе не был уверен, что мне хочется возвращаться туда. Как я буду там спать, если даже в отеле мне ночью пару раз являлся образ Анджелы Кук с пластиковым пакетом на голове и кричал что-то задушенным голосом, который столь мастерски изобразил убийца, желая поселить ее предсмертный стон в моем сознании? Впрочем, в моих снах все происходило под водой. Руки у Анджелы не были связаны, и она, опускаясь на дно, протягивала их ко мне. Под конец она издавала приглушенный крик о помощи, очень похожий на тот, что воспроизвел «несуб», и я просыпался в холодном поту.