Теперь эти полузабытые слова стали обретать новый, более глубокий смысл. Теперь перед ним предстала не просто непослушная девочка, которая вопреки запретам читала в постели, а женщина, которой доставляло удовольствие наслаждение запретным. Это открытие сопровождалось еще одним, мало приятным для него: он, Уильям Джон Бартлет, который хвастал, что знает Мэгги Кендал как никто на свете, оказывается, не знал ее совсем. Он знал только то, что ему позволяли знать. По ее собственному усмотрению.
Барт заметил, что Мэгги читает какую-то толстенную книгу — такими бывают только биографии — и узнал музыку. Это был Джордж Ширинг, значит, биография была наверняка кого-нибудь из современников. Если бы она читала про кого-то постарше, то слушала бы Баха в исполнении Глена Гулда. Барт опять подумал, что знал о ней только то, что явно было заметно: привычки, страхи, черты характера. Он мог бы поклясться, что знает ее, как собственную ладонь. И не ошибся: попробуй описать свою ладонь не глядя — вряд ли что получится.
Думая о Мэгги, Барт чувствовал, как в нем растет злость, но обращена она была не на нее, а на него самого. Эта штучка могла обдурить кого угодно. Он же, со своей стороны, был в силах помочь ей самой не остаться в дурочках в результате своих интриг.
Взявшись за ручку двери, он с шумом распахнул ее, чтобы вывести Мэгги из задумчивости.
Увидев Барта, она с готовностью отложила книгу, будто только и ждала его появления. Барт заметил, как блеснули тигриным огнем ее глаза, и, легко сбросив с дивана ноги, она единым движением — своим фирменным движением поднялась и протянула навстречу ему обе руки.
— Я знала, что ты не бросишь меня в трудную минуту, — проговорила она грудным, пробирающим до печенок голосом, перед которым не могла устоять никакая публика. Барт отметил отсутствие сомнений в ее тоне. Вот что делало ее удивительной актрисой. Абсолютная уверенность в себе. Она стала на цыпочки и коснулась губами уголка его рта. — Спасибо, что вернулся.
А куда бы я делся, грустно подумал он. Ты самого Господа Бога заставила бы плясать под свою дудку.
Взяв его под руку, она подвела его к креслу, усадила, подошла к столику с напитками, налила в хрустальный бокал мартини, добавила кубики льда и протянула Барту.
— Мир? — спросила она, стоя перед ним с видом провинившейся школьницы.
Барт только молча посмотрел на нее.
— Ты злишься, потому что я не посвятила тебя в эту тайну раньше, так ведь?
Барт сколько мог тянул паузу, потом сказал:
— Я твой агент и менеджер, Мэгги, а не духовник. К тому же я знаю, что раз ты что-либо решила, тебя ничем не собьешь.