Елене стало страшно за себя и за детей. Нужно немедленно забрать мальчиков из дома Гекубы и… а что «и» она не представляла.
Но сделать Елена ничего не успела. С Парисом после того позорного дня она предпочитала вообще не разговаривать, тот воспринял это как наличие любовника и стал совершенно невыносим. Царевич теперь был наследником, он старший из оставшихся в живых сыновей Приама, и только недавно пережитый позор не позволял ему чувствовать себя главным в городе. Зато он изводил жену придирками и требованиями относиться к нему подобающе.
– Как к кому? К трусу, который удрал, вместо того чтобы драться?
– Я не удрал, а был перенесен Афродитой!
– Но ты не вернулся тотчас обратно, а предпочел наброситься на меня!
– Как ты смеешь так говорить со своим мужем?! У тебя есть другой?! О… я знаю, меня всегда предупреждали, что женщина, изменившая один раз, будет изменять всегда!
– Зачем же ты привез меня сюда?
Парис взвивался:
– Хочешь убежать к своему Менелаю?! Не получится! Я убью и его, и тебя!
Однажды Елене надоели эти угрозы, и она устало попросила:
– Убей. Убей, если нет другого способа отвязаться от тебя.
– Отвязаться?! Ты хочешь от меня отвязаться?! У тебя точно кто-то есть, я выслежу и убью этого твоего любовника!
– Да нет у меня никого, я же беременна!
Вечером Елена вдруг услышала шум в мегароне, чьи-то тихие шаги и бросилась туда. Перед ней стоял красивый молодой человек, чем-то неуловимо знакомый. Нахмурив лоб, Елена пыталась вспомнить, где могла видеть эти черты лица. А юноша беззастенчиво разглядывал ее саму.
– Так вот ты какая…
– Какая? – Елена постаралась, чтобы в голосе не прозвучал страх.
– Красивая…
– Ну это всем известно. А ты кто?
– Я?
Он словно и собирался отвечать, а переспросил невольно…
– Верно мать говорила, что Афродита обещала отцу любовь самой красивой женщины.
До Елены начало медленно доходить.
– Ты кто?! Зачем ты сюда пришел? Ты… ты сын Париса?!
Тот вздохнул и чуть улыбнулся:
– Да, я Кориф, его сын.
– За… зачем ты здесь? Отца нет!
– Мне не нужен отец, что с него взять? Я пришел к женщине, сделавшей несчастной мою мать, оставившей меня сиротой.
Ну вот и все! Охраны нет, даже если кто-то и услышит зов, то прибежать уже не успеют, парню достаточно протянуть руку, чтобы вонзить нож ей в сердце! Мелькнула мысль, что это даже лучше, все равно когда-то погибать, какая разница – от меча Менелая или от клинка этого мальчика? А он молод, совсем молод, не старше ее собственных сыновей, оставшихся там, в Спарте… Рука невольно потянулась пригладить взъерошенные волосы, провести по щеке. Конечно, это сын Париса и именно таким был в юности его отец! Та же ямочка на подбородке, тот же разлет бровей…