– Угомонись, князь, до Изяслава сколько в очереди! Забыл про Ольговичей? Один Всеволод Ольгович чего стоит, неужто Изяслава на престол пустит?
Конечно, одно упоминание о несправедливости задуманного отцом портило настроение и выводило из себя, но разум твердил, что Шимонович прав, ни к чему мыслить о том, что и быть не может.
Перевел разговор на другое, стал говорить о том, что не таков ныне и Печерский монастырь, словно бы забыли об обители. И игумен Даниил почти забыт.
– Я список «Хождения» привез. Все там читал и в дороге тоже. Точно с самим Даниилом беседовал. Эх, как жаль, что при его жизни не удалось!
Шимонович согласился:
– Вот про это жаль, ты прав. И про Печерскую обитель тоже. Давненько на могиле Феодосия не был… Знаешь ли, что он меня своим молением от слепоты спас?
– Слышал, да все спросить не решался.
– Да… Игумен Феодосий моего отца и весь наш род благословил, а я три года солнца не видел, лечцы ничего поделать не могли, только его молениями и прозрел. Мой отец тоже в Успенской церкви Печерской обители похоронен, аккурат напротив гробницы Феодосия.
– Захирела рака-то, – вздохнул Юрий. – Хотя и смотрят монахи, а все одно – проста слишком.
– Да и сам Феодосий не больно богат да вычурен был! – Георгий Шимонович о чем-то подумал и покачал головой:
– Надобно бы денег дать, чтоб подновили… И обители самой тоже.
– И я дам, – кивнул Юрий.
Разговор перешел на церковные дела и в Суздальской земле. Юрий поведал наставнику то, о чем думал, коротая время в пути.
– Хочу церковь каменную поставить нашему с тобой покровителю. – И добавил несколько неожиданное для Шимоновича: – Во Владимире-Залесском.
Тысяцкий, конечно, хотел спросить, почему именно там, но предпочел благоразумно промолчать, пусть уж лучше в своей Земле церкви строит, чем на Киев зарится. Столько лет уже Шимонович внушал Юрию Владимировичу, что своя Земля дороже, что Киев далеко и не про него, за него всегда свары идти будут и стычки тоже. А уж о близости к половцам и говорить не стоило, сколько раз горел и бывал разорен? Да и княжество не столь богатое, чтоб за него цепляться, даром что Великим прозвано. Пусть себе…
Ничего, ты упрям, а я упрямей, Юрий Владимирович. Только бы успеть тебя к Ростово-Суздальской земле покрепче привязать.
Юрий привязался. Пока думал о своем княжестве, занимался строительством, судил да рядил людишек, пировал, охотился, вроде все хорошо шло. Но стоило вспомнить о несправедливом решении отца, как накатывала обида и желание вернуться в Киев и настоять на своем. Только вот на чем – не знал, потому как настаивать пока было не на чем, в Киеве на Великом столе сидел старший из Мономашичей, Мстислав, за ним еще были Ярополк, Вячеслав и старший из Ольговичей, Всеволод. Но все куда старше него самого, надежда пересидеть все же была.