– Шо вас привело в столь ранний час в мою скромную лавочку? – спрашивает с одесским акцентом лысый очкастый ювелир.
– Хочу для интереса оценить одну реликвию, – вроде бы безразлично отвечает Колбаско.
Но ювелир опытен. Он видит, что посетитель нервничает, и он понимает, что имеет дело с фраером. И он говорит как бы между прочим:
– Ну-ну... Показывайте вашу раритетину.
– Предупреждаю – вещь дорогая, – говорит Колбаско. – Заинтересовались из Фонда Сороса, но не хочу, чтоб меня кинули.
И он кладет портсигар на прилавок. Бросив оценочный взгляд на портсигар, ювелир совсем обыденно произносит:
– Все клиенты одинаковы – каждый уверен, шо вещь стоит миллион, а на самом деле это чистой воды фуфло. Сейчас разберемся... А вы пока посмотрите телик. «Анхелита»... тоже фуфло.
Ювелир берет портсигар и уходит в подсобку.
– Одно к одному! – шепчет Колбаско. – Это тоже знак!
Ювелир выходит из подсобки.
– Ну, шо я могу сказать, – говорит он, кладя портсигар на прилавок. – Это не совсем фуфло, но и не ах, как вы думаете. Посеребренная вещица с искусственным рубинчиком. Не знаю, шо вам там обещал ваш Сорос, но из симпатии к вам, себе в убыток, могу предложить четыре... максимум пять тысяч рублей...
Колбаско не верит своим ушам. Пять тысяч! Вот он, сон в руку!
– А шесть? – на всякий случай спрашивает он.
Но ювелир – матерый волк-психолог. Ягненку уже не вырваться.
– Шесть пусть вам платит Сорос! – жестко говорит он и пододвигает портсигар ближе к Колбаско.
– Ладно. По рукам. Грабьте, – скрывая волнение, произносит Колбаско.
– Еще одна такая сделка, – говорит ювелир со вздохом, – и я разорен... Правильно мне покойная мама говорила: настоящий ювелир не должен иметь мягкое сердце.
И он медленно, вслух, отсчитывает пять тысяч рублей...
Сердце поэта бьется так, словно хочет пробить изнутри грудную клетку и вылететь наружу. Это напоминает ему стук колес в поезде, когда ритм рождает стишки и песенки. Ту-дук, ту-дук, ту-дук, ту-дук. Какой приятный четкий звук! И он туда меня зовет, где мой джекпот, где мой джекпот...
Предощущение растет, предчувствие ширится... Чуйка не обманывает.
Подгоняя время к открытию «Жар-птицы», Колбаско пьет кофе, перебегая из одного кафе в другое, и одним из первых проходит через рамку.
– Чего-то вы сегодня рано, – говорит охранник.
– Чуйка! – бросает Колбаско и бежит к ненавистно-любимому автомату с птицами. Он ласково гладит его, приговаривая «хороший, хороший», потом, убедившись, что никто не смотрит, целует автомат в щель купюроприемника... «Хватит мелочиться, – думает Колбаско. – Сыграем по пятерочке на десяти линиях! Пятьдесят рублей – удар. Пять тысяч – это сто ударов. Нормально».