Зазвонил телефон, и автоответчик щелкнул раньше, чем Бун успел подойти к аппарату.
— Дэниел, дорогой, в пятницу вечером будет огро-о-омный прием…
Он поднял трубку:
— Я слушаю, Бри.
— Привет! Прием, повторяю, состоится в пятницу. Новое руководство «Бораллис и Клейнсвейггер» устраивает. Я сказала, что хотела бы пойти. Там будет очень много важных персон. Полезных и для твоей карьеры, дорогой.
— Я тоже так думаю, но…
— Никаких «но». Увидимся через полчаса у «Тринити», что-нибудь выпьем, и я обещаю уговорить тебя пойти. — Бри чмокнула в трубку телефона и отключилась.
Бун постоял какое-то время в задумчивости у аппарата — он понял, что Бри хочет все начать сначала — с того момента, когда восемнадцать месяцев назад они расстались и он уехал в Лондон. Он не был уверен, что хочет продолжения их отношений, и идти на этот чертов деловой прием не хотел.
Он хотел одного — уехать домой, в Шоудаун. Конечно, этим он обязан своему деду. Он вдруг почувствовал себя таким одиноким, причем именно сейчас, когда оказался на гребне профессионального успеха, к которому целенаправленно шел все эти годы. Однако в этом успехе чего-то явно недоставало. Возможно, того, что его не с кем было разделить.
Но если его дед переедет к нему на Восток…
Возвратившись из «Тринити» через два часа, Бун обнаружил на автоответчике еще одно сообщение. Оно было от женщины, голос которой источал презрение:
— Господин Таггарт, если вас не затруднит, ваш дедушка хотел бы поговорить с…
Дальше следовал какой-то непонятный звук, будто на другом конце провода шла борьба за телефонную трубку, а затем до Буна донеслось протяжное техасское:
— Отлично, малыш, слушай, что я тебе скажу, и слушай хорошо. Я знаю, что ты крепко связан с финансами и большим бизнесом, но сейчас настало время, чтобы ты занялся домом. Ты меня слышишь? Дэниел Бун Таггарт, твой дед на смертном одре.
Кит сидела опершись на массивный стол красного дерева, стоящий посреди большой столовой ранчо «Рокинг Т.». Ее взгляд печально скользил по груде бумаг и жалким остаткам подлинных вещей девятнадцатого века, которые она разложила перед собой.
— Я одно могу тебе сказать: это невозможно сделать, — обратилась она к сидящей напротив нее Рите Лопес.
Та без конца поправляла сползавшие с переносицы старенькие очки. Ей исполнилось тридцать пять лет, она была на десять лет старше Кит, которая считала Риту дамой, наделенной большим жизненным опытом.
Рита улыбнулась Кит натянутой улыбкой.
— О, только не бросай меня сейчас, Кит. Человек, который может сделать прививки целому классу объятых ужасом детишек, не должен испытывать чувство неуверенности.