Чего, разумеется, нет и в помине. Он приехал сюда, чтобы нарушить весь уклад жизни, установленный здесь этой замечательной женщиной, которую он даже не удосужился узнать как следует. Брук не могла и не хотела поддаться искушению.
Естественно, Гаррет тотчас последовал за ней. Такая у него манера! Она взглянула на него с несчастным видом.
— Что ж, я заработал очко, и Гейбл мне теперь ни к чему.
— Такова жизнь. Сначала любишь, потом бросаешь, — заметила Брук.
Он облокотился на стол, подперев руками подбородок. В его золотисто-карих глазах, обращенных к ней, блеснуло коварство.
— Но вы должны признать, что кошки меня любят. Я с легкостью выиграл пари. Вот что важно.
— Для вас, может быть.
Он удивился.
— Победа важна для каждого.
— Нет, счастье важнее.
— Это женщины так думают.
— А я и есть женщина, или вы… — Она вдруг в ужасе остановилась. То, что она женщина, он, конечно, заметил. Она это знала — потому-то и злилась, ведь это делало ее уязвимой.
Гаррет встал и медленно направился в ее сторону.
— Я, разумеется, заметил, — его губы искривила чувственная улыбочка. — За вами награда.
— Ничего подобного.
— Долги надо отдавать. — Он медленно двинулся на нее. — Расплачивайтесь.
Так же медленно Брук отступала, чувствуя себя маленькой птичкой под гипнотическим взглядом змеи.
— Не подходите, Гаррет Джексон!
— Мне хотелось получить завтрак в постель, но вы почему-то неодобрительно отнеслись к этому, — напомнил он ей. — На чем же мы порешим?
Девушка уперлась спиной в холодильник. Отступать больше некуда, поэтому она обхватила себя руками и гневно взглянула на своего собеседника.
— Это глупо. Прекратите сейчас же.
Он будто ее и не слышал.
— Давайте посмотрим, что же я могу потребовать. Поскольку пари у нас не ахти какое серьезное, мне остается только надеяться на скромное вознаграждение, такое, которое бы вам ничего не стоило… и напоминало непревзойденном Гаррете Джексоне.
Он наклонился еще ближе. И хотя ее не коснулся, Брук почувствовала себя так, словно он сжал ее в своих объятиях. Она дышала прерывисто, мысли ее путались.
Если бы голова у нее работала лучше, она никогда бы не произнесла слабым голоском:
— Как насчет печенья? Мне ничего не стоит испечь.
У него божественная улыбка, когда он — вот так, как сейчас, — растягивает губы с нарочитой медлительностью.
— А как насчет поцелуя? — Гаррет наклонялся ближе и ближе, но все еще не касаясь ее. — На память о том, что я человек, который любит выигрывать… и выигрывает.
С последним словом он прижал свои губы к ее губам.