— С вами Лью Лжепафос. Я нахожусь сейчас на улицах Вашингтона, где передо мной открывается трогательное, душераздирающее зрелище. С той минуты, как на страну обрушилась весть о том, что в госпитале Уолтера Рида обнаружен мешок с мертвым Президентом, народ нашей великой страны, его народ, стекается в столицу со всех концов нации. Тысячи и тысячи людей просто стоят на улицах, примыкающих к Белому дому, стоят со склоненными головами, явственно потрясенные и растроганные. Многие, не таясь, плачут, среди них насчитываются и взрослые мужчины. Вот мужчина, сидящий на бордюрном камне, он обхватил руками голову и тихо рыдает. Я собираюсь спросить его, откуда он прибыл.
— Да отсюда и прибыл, из Вашингтона.
— Вы сидите на бордюрном камне, обхватив руками голову, и тихо рыдаете. Не могли бы вы назвать нам причину? Вы способны облечь ее в слова?
— Я виноват.
— Вы хотите сказать, что испытываете чувство личной вины?
— Да.
— Почему?
— Потому что это сделал я.
— Вы? Вы убили Президента?
— Да.
— Но, послушайте, это же так важно — вы уже сообщили полиции?
— Да уж всем сообщил. Всем сообщил. И полиции. И ФБР. Я даже до Пасти Диксон дозвониться пытался, хотел ей обо всем рассказать. А они все говорят, как это мило с вашей стороны вспомнить о нас в такую минуту, и что миссис Диксон высоко оценит мое сочувствие и сочтет его проявлением очень хорошего вкуса, а после вешают трубку. Между тем, меня следует арестовать! Про меня в газетах надо писать — портрет мой напечатать, с большим заголовком «УБИЙЦА ДИКСОНА». Но никто мне не верит. Вот, видите, мой дневник, я все в нем спланировал еще неделю назад. Вот магнитофонные записи моих разговоров с друзьями. А вот еще, посмотрите: подписанное признание! Я его, между прочим, без всякого давления написал. Лежал себе в гамаке и писал. Полностью сознавая мои конституционные права. И вообще со мной тогда был мой адвокат. Мы с ним выпивали. Вот, прочитайте, я тут все изложил, мотивы и все такое.
— Сэр, как нам ни интересен ваш рассказ, но мы должны двигаться дальше. Мы должны двигаться через эту бесчисленную толпу… Я вижу молодую, привлекательную женщину со спящим младенцем на руках. Она просто стоит на тротуаре, не отрывая пустого взгляда от Белого дома. Небеса только знают, сколько горя таит этот взгляд. Мадам, не расскажете ли вы нашей телевизионной аудитории, о чем вы думаете, глядя на Белый дом?
— Он умер.
— Мне кажется, вы потрясены.
— Еще бы. Я ведь не думала, что мне удастся справиться с этим.
— С чем именно?
— Убить его. Укокошить. Он как раз начал говорить: «Позвольте мне со всей возможной определенностью подчеркнуть одно…», а «обстоятельство» сказать не успел — я запихала его в мешок. Посмотрели бы вы на его лицо, когда я поворачивала затвор.