Погрузившись в размышления, Амос не заметил, как сел самолет, но Веру он увидел раньше, чем она — его, и у него было несколько секунд форы, чтобы ее рассмотреть. Лицо изменилось. Морщин пока не видно, но какое-то неприятное выражение потасканности заметно старит ее.
Вера свято следовала последнему слову парижской моды, утверждавшей китайский тип лица. Два пятна белой пудры должны придавать лицу прозрачность, хрупкость, черные линии делать глаза раскосыми, ярко-красная помада подчеркивать естественную линию губ, капризный изгиб над слабым узким подбородком. Но взгляд, который должен был казаться по-восточному томным, постоянно скользил с одного предмета на другой и не мог остановиться. Волосы, выбившиеся из-под большой меховой шляпы, показались Амосу потускневшими. У него не было возможности разглядеть фигуру Веры, закутанную в дорогой мех, но он видел цепкие ручки в замшевых перчатках и крошечные ножки в туфлях на высоченных каблуках. В одной руке Вера держала роскошный футляр для драгоценностей, другой махала ему.
— Амос!
Все так же сутулясь и даже не пытаясь изобразить улыбку, Амос пошел к ней навстречу.
— Дорогой, возьми это, пожалуйста. — Она протянула ему футляр, потом скорчила недовольную гримасу. — Ты не хочешь меня поцеловать?
— Нет.
Нелюбезный ответ словно повис в воздухе между ними.
— Милый, какой ты скучный! — Ее голос был таким мягким и бархатистым, таким нежным, что, казалось, помимо своей воли, она постоянно напоминала: я леди. Треугольной формы бледное лицо под толстым слоем косметики выглядело злым и сварливым, но стоило Вере открыть рот, как она преображалась. Амос никогда не мог понять: это искусство или шутка природы.
— Где же репортеры? — спросила Вера еще ласковее.
— Репортеров нет. Здесь не Голливуд.
— О… — Вера обвела взглядом зал ожидания и пожала плечами. — Ужасный день. Холодный, как смерть. А ты холодный, как день. Знаешь, Амос, я иногда думаю, что ты не такой, как все люди.
— Сверхчеловек? Или недочеловек?
Они двинулись к выходу, и Амосу пришлось подлаживаться под ее семенящую походку. В отличие от китаянок Вера не бинтовала ноги, но каблуки у нее были высоченные.
— Да нет, — нахмурилась она. — Просто какой-то незаконченный. В тебе чего-то не хватает…
— Чего же?
— Не знаю. Как будто ты вырезан из бумаги, плоский такой, одномерный.
Амос сделал вид, что понял ее буквально.
— Я вешу сто сорок семь фунтов, значит, у меня есть объем.
Вера смотрела мимо него на неоновую вывеску бара.
— О, Амос! Я так несчастна. Я бы хотела что-нибудь выпить, но ты, наверное…