И тогда началось! Из учебного лагеря в Седлчанах, откуда еще позавчера вечером немецкие танки катились по Бенешовскому шоссе к Праге, сейчас, после капитуляции, эсэсовцы в панике устремились обратно, расспрашивая всех встречных, далеко ли американцы.
— Американцы вон там! — Чехи нарочно указали неверное направление, и эсэсовцы угодили прямо навстречу советским войскам.
Это надо было видеть! Советские танкисты не смотрели ни направо, ни палево, никому не уступали дороги, все сметали на своем пути: так они спешили. Гитлеровцев вместе с их машинами, переполненными награбленным добром, они сбрасывали в канаву и неудержимо мчались вперед, на помощь многострадальной Праге. Трофеи их не интересовали. Люди, живущие близ шоссе, ходили потом собирать в канавах задавленных кур, мешки с мукой, пачки табаку, консервы.
Шла Красная Армия. Она вступала в Прагу со стороны Кобылис, той тягостной для чехов дорогой, по которой в дни «гейдрихиады» с песней ехали на казнь осужденные патриоты, дорогой, по которой везли на смерть Елену Гамзову. Освободители проехали по памятному Тройскому мосту, где пали сорок защитников баррикады, вступили и со стороны Рузыни, где нацисты расстреливали чешских студентов, приближались по Кладненскому шоссе, по которому мчались гестаповцы и эсэсовцы, чтобы стереть с лица земли деревню Лидице. По этим следам народных бедствий шла теперь Красная Армия, стирая с карты чешской земли горе и страдания, создавая карту новых чувств. И даже Белая гора, издавна приносившая нам беду, теперь перестала быть пугалом истории.
Весна въезжала в Прагу на тапках, и повсюду, где они появлялись, набухали почки и слышался радостный смех. Благоухание сирени и запах бензина, дым догорающих пожаров и пыль разбираемых баррикад — все это смешалось в пьянящем дыхании спасенного города. Каштаны в садах Малой Страны зажгли свои ветвистые люстры, кусты боярышника вывесили розовые фонарики, а люди на улицах Праги упивались весной мира. Все, кто мог, бежали приветствовать русских. Все, кто мог, протягивали им что-нибудь: букет сирени в подарок, ребенка — подержать на руках, листок бумаги, чтобы получить автограф. Чехи обнимали советских воинов.
Нелле вспомнилось страшное утро пятнадцатого марта тридцать девятого года, непогода, метель и гитлеровские мотоциклисты в скользких змеиных плащах, въезжающие в Прагу, — первые посланцы смерти. Город встретил их пустыми улицами, закрытыми окнами, ледяным безмолвием. А сейчас Прага ликует, шумит, поет, танцует, приветственно машет… Прага восстания и баррикад, еще дымящаяся пожарами, Прага с разрытой мостовой, но засыпанная зеленью, политая слезами и кровью. Эх, дождаться бы этого дня Еленке и Гамзе!