— Лорд Керр, — позвала Эмма, — я не могу снять юбки без некоторой помощи. Это платье состоит из двух частей, как Вы видите.
Она посмотрела на него. Гил прислонился к экрану из розового шёлка, тихо смеясь. Она прищурилась. Он не должен был смеяться над ней. Предполагалось, что он будет охвачен вожделением, доведён до пределов самоконтроля и превратится в сатира. Или в кого-то наподобие того.
— Я говорил тебе, что начинаю чувствовать всё большую и большую симпатию к этому почтенному бюргеру, твоему будущему супругу? — спросил Керр.
Эмма начала крутить юбки сзади наперёд, чтобы иметь возможность расстегнуть все эти крошечные пуговки самой. Поскольку Гил не находился в состоянии опьянения — и очевидно, не будет напиваться впредь — она собиралась положиться на то, что вид большого количества обнажённой женской плоти приведёт его в более сговорчивое настроение.
Едва она стала расстёгивать маленькие пуговки, удерживавшие её юбки, как Гил разгадал её намерение. Теперь в его голосе звучала отчётливая нотка предупреждения.
— Я снова должен тебя просить. Пожалуйста, не раздевайся на сцене театра Гайд-парка.
— Почему нет? — спросила она. — Я, естественно, надеялась на то, что мы будем в «Грийоне».
У меня слабость к накрахмаленным простыням, но женщина должна быть готова к неожиданным удовольствиям, если они случаются.
Что-то в положении его подбородка навело Эмму на мысль о том, что, возможно, деревенские женщины недооценили силу воли графа, когда говорили о голых женщинах. Однако сейчас она зашла слишком далеко, чтобы останавливаться. Она расстегнула последнюю пуговку, и её тяжёлые, расшитые драгоценными камнями юбки со свистом упали на пол, захватив с собой нижние юбки.
Теперь на ней не было ничего, кроме маленького корсета на китовом усе, искусно сделанного предмета нижнего белья, который высоко вздымал грудь, тесно сжимая живот. Она медленно подняла голову, чтобы посмотреть на Гила, чувствуя, как волосы скользят вниз по её обнаженной спине.
Его чёрные глаза были наполовину прикрыты веками, челюсти сжаты. Он стоял там так, словно она была цирковой диковинкой, случайно встретившейся ему — голая женщина на сцене, ещё одна француженка из сотен таких же. Похоже, ничего не выйдет. Эмме следует нагнуться, подобрать эти тяжёлые юбки и натянуть их, чтобы не встречаться больше с его незаинтересованным взглядом. Было необыкновенно стыдно. Хуже всякого унижения.
Но Эмма была женщиной, в чьих жилах течёт кровь Тюдоров, с достаточно сильным характером, чтобы не позволить себе впасть в уныние из-за пренебрежения, проявленного её женихом