– Это эквивалент конспиративного дома, – просто объяснил Яни, закрыл дверь в коридор, и в каюте сгустился непроницаемый мрак.
Постепенно глаза Джейме стали привыкать к темноте. Она увидела, как Яни скинул ветровку и ботинки и уселся на кровати. Затем он поднял взгляд, словно удивленный тем, что она по-прежнему стоит у двери.
– Ты ведь знаешь…
– Правила поведения в конспиративном доме. Да, знаю, – раздраженно бросила Джейме. – Во время проведения активной стадии задания Оперативники в целях безопасности остаются вместе.
– Да, совершенно верно, – подтвердил Яни, делая шумный выдох. – Джейме, по большей части это означает возможность выспаться. Тебе это нужно. Нам предстоит напряженная работа. Никто не знает, когда представится следующая возможность отдохнуть.
Яни растянулся на толстом белом одеяле, которым была застелена койка, закрыл глаза и заснул.
Вот так вот.
Джейме точно знала о себе одну любопытную вещь. Ничто так не отбивало у нее сон, как необходимость спать. Конечно, плохо от этого было только ей одной. Она это прекрасно понимала, но все же ей слишком часто в напряженные моменты приходилось оставаться без сна.
Ричардс на все сто была уверена в том, что и здесь ей спать не придется.
Наконец Джейме скинула ботинки и растянулась на койке, усилием воли заставляя мышцы расслабиться. Несмотря на события последних нескольких дней, на всю сложность того, что ждало впереди, у нее в сознании в бесконечной петле кружилась одна и та же мысль: «Неужели я все испортила?»
Яни относился к ней очень тепло, пока считал ее Посланником. Но как только он узнал, что она Оперативник, все изменилось. Яни полностью замкнулся, как в личном, так и в профессиональном отношении. Он так прямо и заявил, что хочет отстранить ее от операции. Отсутствие у нее опыта и, как следствие, некомпетентность представляли опасность. Для нее самой, для Яни и всех тех, кого им предстояло спасти.
Боже милосердный! Она так упорствовала, старалась. Ей пришлось принять столько трудных решений, так рисковать, просто чтобы попасть сюда. Теперь ее начисто отверг тот единственный человек, чье мнение для нее так много значило.
Все же, пока Яни считал ее всего лишь Посланником, он встретил ее радушно. Обнимал. Целовал.
Неужели она все испортила?
Яни не был шовинистом. Он не из тех, кто попытается поставить женщину на место, потребует от нее беспрекословной покорности. Так что же произошло?
По своей воле Яни отказался от величайшей в мире чести. Перестал быть Мечом. Не было ли тут чего-то из рассказа О’Генри, в котором муж и жена продают самое дорогое из того, что у них есть, но обнаруживают, что другому было как раз нужно именно это?