В середине 1943 года Станкеев пришел ко мне поговорить по личному делу. Я приготовился выслушать просьбу об отпуске. Семья Станкеева — жена Евдокия Федоровна, сын Вова, пяти лет, и мать Прасковья Ефимовна — жила несколько месяцев на временно оккупированной территории в Андреапольском районе. На днях Станкеев получил известие от жены, что все живы. И ему, конечно, хочется поскорей увидеться с семьей.
Но я ошибся. Техник по фото завел разговор совсем на другую тему: он жаловался, что война движется к концу и может случиться так, что ему впоследствии нечего будет сказать детям и внукам, как он воевал.
— Поэтому, — закончил он, — разрешите мне летать в составе экипажа, занимающегося разведкой, в том числе фотографированием тыловых объектов противника.
Для меня это была не новая песня. С такой просьбой он обращался уже несколько раз — и к командиру полка, и к замполиту, и ко мне. И всякий раз, получив короткий отказ: «Вам летать не положено», молча уходил и занимался своим делом. А дело у него было важное, исполнял он его с большой любовью и знанием, так что нашлось бы чего рассказать когда-то и внукам, и правнукам. Ведь он готовил аппаратуру к фотографированию цели ночью и очень оперативно давал командованию дешифрированные снимки аэрофоторазведки.
Можно было, как раньше, ответить Станкееву коротким отказом: летать тому, кто не числится в боевом расчете экипажа, не положено, и все тут. Но на этот раз я не торопился с ответом: речь шла об экипаже самолета-фотографа или аэрофоторазведчика, за работу которых я отвечал, как начальник штаба. Хорошие снимки привозили — меня хвалили, плохие — ругали. А в то время нам не везло: летчик Борисов привозил плохие снимки. Об этом знал техник по фото Станкеев. Заметив мою нерешительность, он заявил прямо:
— Буду добиваться хороших снимков, и вас ругать перестанут.
— Ну и хитрец же вы, Станкеев, — начал я отчитывать просителя. — Сначала говорили, что вам летать хочется, чтобы лично участвовать в боевых действиях, а сейчас вроде за меня хлопочете! Ладно. Разрешаю летать в составе экипажа разведчика, только тогда, когда самолет летит на задания по фотографированию вражеских объектов. К партизанам летать вам незачем.
— Спасибо, товарищ подполковник, — обрадовался Станкеев и, повеселевший, ушел.
Валентина Степановна одобрила мое решение.
Шло время. Экипаж разведчика каждую ночь вылетал согласно приказу: если полк летел бомбить вражеские объекты, разведчик фотографировал цель до и после бомбометания, чтобы можно было по фотоснимкам определить степень поражения цели; если же к партизанам — самолет шел на разведку погоды и попутно бросал груз на какую-либо партизанскую площадку. С тех пор как стал летать Станкеев, плохих снимков экипаж не привозил. «Наверное, — думал я, — раньше у Борисова не клеилось дело с фотооборудованпем, а как стал летать техник, дело наладилось». Поэтому ограничивать полеты Станкеева мы не стали.