Однако, как все полосы везения, она начала истощаться. Удар меча задел ногу Виктора, потом другой удар — предплечье, и наш герой осознал, что третий окажется решающим. Это же понял и противник. Маг даже не стал полагаться на Длань, а в крике, придающем силы, замахнулся — и… Впрочем, кричать не следовало. Скажем в скобках, что кричать вообще неприлично, но в тот момент это было не только неприлично, но и опрометчиво: ведь в кустах пряталось еще одно действующее лицо с рыжей бородой, которое сначала сидело с неподвижностью рояля, но потом решило наконец себя проявить и вмешаться в схватку. Итак, пчела, так и не отставшая от Виктора, постоянно вьющаяся над ним, вдруг решила сменить объект своего увлечения и подлетела к магу. То ли она приняла открытый рот за дупло, то ли ее просто забросило туда, но, так или иначе, пчела влетела, попав сразу же в дыхательное горло, и… маг замолчал. Он моментально покраснел, отступил на шаг, выставив перед собой мечи, и об атаке уже не думал. Его мысли вообще были весьма предсказуемы. Перекройте доступ воздуха любому человеку (величайшему философу или просто футболисту) — и можете биться об заклад, что он, независимо от своей профессии, подумает лишь об одном: как дышать дальше.
Виктор же мгновенно воспользовался паузой. Он буквально выкатился вдоль обрыва, не забыв прошептать «спасибо, Кеаль, и за пчелу!».
«Передышка» оказалась как нельзя кстати, Арес уже спешил. Он расправился с беловолосым, прочно завязшим в бесплодном сражении с софотом, и облегчил страдания человека с красным шнуром ударом копья в спину.
Только тогда Виктор тяжело осел на землю. Его раны кровоточили, хотя и начали затягиваться. Он сильно устал от безумных прыжков и отскоков. Антипов сел, прислонившись спиной к получерной-полуглинистой стене обрыва, и подумал почему-то не о неожиданном спасении (хороший воин редко долго восхищается спасением), а о софоте. Что собой представляет кот? Как ему удалось выжить? Почему его не смог разрубить меч? О, кот был интересен.
В голове Виктора стучал пульс и клубился легкий туман. Вероятно, именно поэтому к нему внезапно забрело одно странноватое соображение. Оно касалось страха.
У всякого страха есть неизведанная глубина. Допустим, человек боится высоты, но ему надо пройти над пропастью. Он начинает себя убеждать, уговаривать и в конечном итоге успокаивается. Ему вскоре кажется, что в высоте нет ничего страшного, он быстро пройдет опасное место, и, если не будет смотреть вниз, ничего даже не почувствует. Настроившись, человек ступает на тропинку и делает первый шаг. Но что это? Еще секунду назад он словно бы и не боялся, внимал голосу разума, а сейчас его ноги становятся мягкими, сердце стучит как бешеное… Куда делись спокойствие и положительный настрой? Страх, запрятанный увещеваниями в скорлупу, вылупляется оттуда как решительный цыпленок. Вылупляется и вновь захватывает человека. Самовнушение, успокоение влияют на поверхностные пласты страха, а глубокие остаются нетронутыми. Их вообще мало что может одолеть. Возможно, лишь неимоверный труд и постоянные тренировки. Так же устроен и софот. Он мягок снаружи, но почти неуязвим внутри. Софот, аватар страха.