Молчит. Словно она не человек, а могильная плита. Ухоженная могильная плита. А что там внутри – неизвестно. Хотя почему неизвестно? Обычно под такими плитами миролюбиво разлагаются протухшие покойники.
Чувствуя себя клоуном всех времен и народов, я начала понемногу разъяряться.
– Да ответь ты хоть что-то! Я – не пустое место! Почему ты так со мной?!
Это уже не вопрос. Это рев, от которого саднит в груди. Не умею я повышать голос. Быть может, неправильное строение горла, а может, воспитание не то. Впрочем, реви не реви, оппонент безмолвствует.
Постепенно выходя из себя, я стала подбираться к ней поближе. Передвигаясь вдоль стены, словно боясь остаться без опоры. Стоит. Красивая, умная, богатая. У нее все, а у меня – ничего. Только гаечный ключ. Гаечный ключ – орудие бесполезного ребенка. Последний аргумент в споре с самой собой. Вот как сейчас дам этим весомым аргументом по идеально уложенной светло-рыжей голове. Так чтобы умные мозги заляпали чистые спокойные стены.
За секунду до катастрофы мамино онемение закончилось.
– Быть может, чаю? – сморгнув, спросила она.
– Сейчас воду вскипячу, – поддержал ее неожиданно возникший Карабас.
Вам не доводилось наблюдать, как ведет себя поток воды? Перед носом которого рухнула плотина?
Входя в раж, я начала долбать все, что подворачивалось под руку. Летели осколки чашек, какой-то стеклянной утвари. Взрываясь, осыпались зеркальные части полок. Мимо пролетело исковерканное глиняное панно с веселой совой. Спрыгнув со стола, я сокрушила большую восточную вазу и нацелилась на окна. Руки моментально покрылись порезами. На лице саднила длинная царапина.
Мама спокойно смотрела на меня. Прекрасно понимая, что я уже нахожусь в опасной близости от ее головы.
Меня придавило массой Карабаса. Лежа на моей спине, он громко пыхтел мне в ухо.
– Вот так, значит. Я ему в любви признаюсь, а он… – Воздух кончился, и мой голос превратился в хрип.
– Если тебе станет легче, можешь меня ударить, – уверенно предложила мама, оттаскивая от меня невменяемого Карабаса.
Уже не хотелось. Жалко было порезанных рук, загубленной прически и немного стыдно за учиненный погром. Я посмотрела на бескровное лицо Карабаса, утешаемого мамой, и мне стало жутко смешно. Такой большой, отважный мальчик, а так испугался.
– У нас в роду все бешеные! Бабуля была – зверь. Немцев знаешь сколько замочила? Свирепая старуха была, земля ей пухом. Смотри, рассердишь маманю, она церемониться не станет – хрясь топориком по башке и чай пойдет пить. Кстати, а где чай?
Сгребая хрустящий мусор с пола, Карабас поглядывал на меня, приговаривая: