«Бумажка-то солжет, недорого возьмет. Вочи же не солгут…» — всплыли в Марининой голове слова нянюшки, она взглянула прямо в его глаза. Казалось, время тотчас остановилось для нее. Рядом кружились в вальсе другие пары, но и они, и смех и разговоры в зале, подчас даже заглушающие музыку, отступили для Марины в сторону. Она смотрела в серые глаза Загорского и чувствовала, как колотится ее сердце, с каждым ударом отбивая в ритме: «Он! Он! Только он!».
Внезапно Загорский остановился, и только его сильная рука удержала Марину от конфуза упасть на паркет залы. Она осознала, что музыка смолкла, а она, витавшая в облаках, этого даже не заметила. Девушка быстро огляделась, есть ли очевидцы ее нечаянной оплошности. Похоже, нет, вздохнула она с облегчением. Есть только один свидетель ее слабости.
— Благодарю вас, — промолвила она, делая небольшой книксен в ответ на его поклон, как того требовали правила. — У меня голова пошла кругом…
Она запнулась, поняв, как двусмысленно звучат ее слова. По блеску его глаз она заметила, что он тоже это отметил.
— Недаром вальс считается опасным танцем для прекрасных девичьих головок, — улыбнулся Загорский и тут же пожалел о своих словах. Марина снова закрылась от него, глубоко внутри пряча ту симпатию, что он чувствовал меж ними во время танца. Он попытался завязать беседу, пока провожал ее до родных, она не отвечала, и он оставил эти бесплодные попытки. Она довольно холодно раскланялась с ним, и (почудилось ли ему это?) с явным облегчением подала руку Воронину.
Задетый этим Загорский решил немедля удалиться в игорную, откуда вскоре покинул бал. Он чувствовал себя словно на качелях: его настроение скакало, как у иной барышни — то верх, то вниз. Как можно зависеть от одной улыбки, от одного единственного взгляда? Просто ему не нравится, что у него никак не удается приблизиться к Марине, вот и все — решил он по пути к m-m Délice. Ему не нравится, что Воронину так легко расточаются улыбки и ласковые обнадеживающие взгляды, когда его не удостаивают ими даже мимоходом безо льда и равнодушия в глазах. Ему не нравится, что не действует его стратегия, так тщательно разработанная им за долгие дни взаперти в стенах особняка.
Да, именно все так и есть, решил Загорский. Только вот достойного объяснения тому, что у m-m Délice он выбрал русоволосую девушку, так похожую фигурой на Марину, он найти не смог, как не пытался.
Тем не менее, Загорский не оставил своих попыток — письма с завидной регулярностью приходили на Морскую улицу, в дом Софьи Александровны. Марина уже настолько привыкла получать их, что ждала их с нетерпением, в котором никогда бы не призналась сама себе. Его письма, его иногда пламенные, иногда нежные признания заставляли ее сердце и разум вступать в борьбу: разум приказывал не вскрывать очередное письмо, сердце же пело от радости, когда Агнешка приносила послание князя, перехватив мальчика-посланца на улице за углом дома, чтобы ни одна живая душа не догадалась о происходящем.