Впрочем, тогда меня занимала только одна мысль: «Пип обрел свой настоящий дом».
Я очень рад случаю коснуться, во-первых, гнусной манеры «бросать» собак, а во-вторых, милосердных трудов сестры Розы и таких, как она. Эти две враждующие армии для меня — живая реальность: с одной стороны, орда бессердечных типов, способных на такую мерзость, а с другой — мужественные ряды сострадательных людей, самозабвенно помогающих нашим брошенным четвероногим друзьям. Сестра Роза все еще энергично трудится на своем благородном поприще, и на окраине нашего городка теперь есть филиал «Собачьего приюта Джерри Грина», которым управляет сестра Роза. Все брошенные или заблудившиеся собаки обретают там надежное убежище, пока для них не находят хороших хозяев. Тысячи посетителей моей приемной не скупятся на пожертвования, деньги эти до последнего пенни тратятся на обездоленных собак. Армия добра в Дарроуби одерживает победу.
Было время окота. В конюшне мистера Китсона я помог овце разрешиться двойней и тут услышал, как в темном углу постанывает и хрипло дышит еще одна матка. Она очень мучилась после неудачных родов и, видимо, умирала. Чтобы облегчить ее страдания, я ввел ей смертельную, как мне казалось, дозу нембутала. К моему изумлению, она, крепко проспав двое суток, чудесным образом исцелилась.
Овца мистера Китсона никак не выходила у меня из головы, но изгнать ее все-таки пришлось: окот продолжался, однако и другие животные не прекратили болеть, задавая всякие практические задачки. Как, например, Пенни, пудель Флакстонов.
Первое появление Пенни у нас в приемной запомнилось мне главным образом потому, что ее хозяйка была очень привлекательной. Когда я высунул голову из смотровой и спросил: «Кто следующий?», круглое личико миссис Флакстон под плотной шапочкой глянцевитых иссиня-черных волос словно озарило все вокруг как вспышка маяка. Не исключено, что этому эффекту способствовали ее соседи, слоноподобная миссис Бармби с канарейкой, которой требовалось подстричь коготки, и мистер Спенс, девяностолетний старец, пришедший за порошком от блох для своей кошки. Тем не менее смотреть на нее было очень приятно. И дело было не столько в ее бесспорной миловидности, сколько в наивной доверчивости ее взгляда, в улыбке, не сходившей с губ. Сидевшая на ее коленях Пенни тоже словно бы улыбалась из-под высокого кока каштановых завитков.
В смотровой я поставил ее на стол.
— Так что с ней?
— Ее немножко рвало. И еще понос. Началось вчера.
— Гм… — Я повернулся и взял термометр. — Какие-нибудь изменения в питании?