Мяч вылетел из пасти собаки, запрыгал по заиндевелому асфальту и исчез в траве. Я потрогал роговицу глаза. Никакой реакции. Я опустился на колени, полный мучительного сожаления, — ну что бы им встретить меня чуть-чуть раньше! А теперь — что я могу сделать? Только забрать труп в Скелдейл-Хаус. Нельзя же оставлять мертвую собаку у них в машине — им еще столько ехать до Манчестера. Но мне нестерпимо было думать, что я ничем не смог им помочь, и, когда я провел рукой по роскошному меху, толстый забинтованный палец качнулся как символ моей никчемности.
Я тупо созерцал этот палец и вдруг ощутил слабое биение там, где край моей ладони упирался в межреберье собаки.
Я выпрямился с хриплым криком:
— Сердце еще бьется! Он жив!
И принялся за работу.
Здесь, во мраке пустынного шоссе, я мог рассчитывать только на собственные силы. В моем распоряжении не было ни стимулирующих средств для инъекций, ни кислородных баллонов, ни зондов. Но каждые три секунды я добрым старым способом нажимал на грудь обеими ладонями, отчаянно желая, чтобы собака задышала, хотя глаза ее по-прежнему глядели в пустоту. Время от времени я принимался дуть ей в горло или щупал между ребрами, стараясь поймать это почти неуловимое биение.
Не могу сказать, что произошло раньше: слабо ли дрогнуло веко, или слегка поднялись ребра, втягивая в легкие ледяной йоркширский воздух. Возможно, это случилось одновременно, но дальше все было как в прекрасном сне. Не знаю, сколько я просидел возле собаки, пока наконец ее дыхание не стало ровным и глубоким. Затем она открыла глаза и попробовала вильнуть хвостом, и тут я вдруг осознал, что совершенно окоченел и прямо — таки примерз к дороге.
С трудом поднявшись и не веря своим глазам, я смотрел, как пес медленно встает на ноги. Хозяин тут же водворил его на заднее сиденье, где он был встречен восторженными воплями.
Но сам молодой человек был словно оглушен. Все время, пока я возился с колли, он, не переставая, бормотал:
«Вы же просто вытолкнули мяч… просто вытолкнули. Как я-то не сообразил?»
Не опомнился он, даже когда повернулся ко мне, прежде чем сесть машину.
— Не знаю… просто не знаю, как вас благодарить, — сказал он хрипло. — Это же чудо.
На секунду он прислонился к дверце:
— Ну, а ваш гонорар? Сколько я вам должен?
Я потер подбородок. Дело обошлось без медикаментов. Потеряно было только время.
— Пять шиллингов, — сказал я, — и никогда больше не позволяйте ему играть таким маленьким мячом.
Молодой человек достал деньги, потряс мне руку и уехал. Его жена, которая так и не вышла из машины, помахала на прощание. Но лучшей наградой было последнее мимолетное видение: детские ручонки, крепко сжимающие собаку в объятиях, и замирающие в темной дали радостные крики: