На следующий день мне пришлось поехать за город; жена фермера встретила меня на крыльце со словами:
— Вас просили сейчас же позвонить в приемную.
Трубку сняла Хелен:
— Только что пришел Джек Бримен со своей собакой. По-моему, опять стрихнин.
Я извинился перед фермершей и на предельной скорости помчался назад в Дарроуби. Джек Бримен был каменщиком. Какую бы работу ему ни поручали — чинить дымоходы, крыши, ограды, — он всегда приходил в сопровождении своего белого жесткошерстного терьера, и юркая собачка весь день вертелась между штабелями кирпича или обследовала окрестные луга.
Джек был моим хорошим знакомым — мы с ним часто пили пиво у «Гуртовщиков», — и я сразу узнал его фургон у крыльца Скелдейл-Хауса. Пробежав по коридору, я увидел, что он стоит, нагнувшись над столом в смотровой. Его песик лежал на столе в позе, которой я так страшился.
— Джим, он умер…
Я поглядел на мохнатое тельце. Оно было неподвижно, глаза остекленели. Ноги судорожно вытянулись на полированной поверхности стола. Зная, что это бесполезно, я все-таки нащупал бедренную артерию, но, конечно, пульса не обнаружил.
— Мне очень жаль, Джек, — сказал я неловко.
Он заговорил не сразу:
— Джим, я ведь читал в газете про других собак, но никак не думал, что и со мной может случиться такое. Черт-те что, а?
Я кивнул. Это был немолодой йоркширец с рубленым лицом, чья суровая внешность прятала чувство юмора, неколебимую внутреннюю честность и привязчивое сердце, которое он отдал своей собаке. Что я мог ему ответить?
— Да кто ж это вытворяет? — спросил он словно про себя.
— Не знаю, Джек. И никто не знает.
— Эх, поговорил бы я с ним по душам минут пять!
Он поднял застывшее тельце и ушел.
Но проклятый день еще не кончился. В одиннадцать, как раз когда я уснул, Хелен растолкала меня:
— Джим, по-моему, в дверь стучат.
Я открыл окно и выглянул. На крыльце стоял старик Бордмен, хромой ветеран первой мировой войны, который иногда делал у нас кое-какие работы по дому.
— Мистер Хэрриот, — крикнул он. — Простите, что беспокою вас ночью, но Рыжего прихватило.
Я свесился из окна:
— Что с ним?
— Да словно одеревенел весь… и лежит на боку.
Я не стал тратить времени на одевание, а натянул на пижаму старые вельветовые брюки, сбежал с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, схватил в аптеке все необходимое и распахнул дверь. Старик, тоже без пиджака, вцепился мне в руку.
— Быстрее, быстрее, мистер Хэрриот! — пробормотал он и заковылял к своему домику в проулке за углом, до которого было шагов тридцать.
Рыжий был скован судорогой, как и все остальные. Толстый спаниель, которого я столько раз видел, когда он вперевалку прогуливался со своим хозяином, лежал все в той же жуткой позе на кухонном полу. Правда, его вырвало, и это немного меня обнадежило. Я сделал инъекцию в вену, но не успел еще извлечь иглы, как дыхание остановилось.