Мы с Зигфридом завтракаем в большой столовой. Мой патрон оторвался от письма, которое читал.
— Джеймс, вы помните Стьюи Брэннана?
Я улыбнулся:
— Ну конечно. Скачки в Бротоне?
Приятель Зигфрида со студенческой скамьи. Дружелюбный медведь. Конечно, я его не забыл.
— Да-да. — Зигфрид кивнул. — Ну так я получил от него письмо. У него уже успел родиться шестой. И хотя он не жалуется, не думаю, что ему хорошо живется в такой дыре, как его Хенсфилд. Еле-еле на хлеб зарабатывает. — Он задумчиво подергал себя за ухо. — Знаете, Джеймс, было бы неплохо дать ему возможность отдохнуть. Вы не согласились бы поехать туда и подменить его недельки на две, чтобы он свозил свое семейство к морю?
— Конечно. С удовольствием. Но ведь вам одному нелегко придется?
— Мне полезно поразмяться, — отмахнулся Зигфрид. — Да и вообще у нас сейчас тихое время. Так я ему сегодня же напишу.
Стьюи с благодарностью ухватился за это предложение, и несколько дней спустя я отправился в Хенсфилд. Йоркшир — самое большое графство в Англии и, пожалуй, может похвастать наибольшим разнообразием. Меня просто потрясло, когда, покинув зеленые холмы и прозрачный воздух Дарроуби, я через какие-нибудь два часа увидел, как из рыжей пелены лесом встают фабричные трубы. Тут начинался промышленный Йоркшир, и я проезжал мимо фабрик, угрюмых и сатанинских, какие могут привидеться только в кошмаре, мимо длинных рядов унылых одинаковых домов, в которых жили рабочие. Все было черным — дома, фабрики, заборы, деревья, даже окружающие холмы, закопченные и изуродованные дымом, извергаемым на город сотнями гигантских труб.
Приемная Стьюи находилась в самом сердце этого ада, в мрачном здании, покрытом слоем сажи. Нажав на кнопку звонка, я прочитал на дощечке: «Стюарт Брэннан, ветеринарный хирург, член Королевского ветеринарного колледжа и специалист по собакам». Интересно, подумал я, как отнеслись бы к этому добавлению светила Королевского ветеринарного колледжа, но тут дверь открылась, и я увидел своего коллегу.
Он совсем заполнил дверной проем. Пожалуй, со времени нашей первой и последней встречи он стал еще толще, и, поскольку был конец августа, он, естественно, не надел запомнившейся мне флотской шинели, но в остальном с того времени, когда мы познакомились в Дарроуби, внешне нисколько не изменился — круглое мясистое добродушное лицо, темная влажная прядь, прилипшая ко лбу, всегда орошенному капельками пота.
Он ухватил меня за руку и радостно втащил в дверь.
— Джим! Очень рад вас видеть! Мои все в восторге — отправились за покупками перед поездкой. Мы уже списались насчет квартиры в Блэкпуле. — Его неугасимая улыбка стала еще шире.