Она, уже нервничая, подчинилась и позволила привязать свои руки к веревкам, перекинутым через блок над ее головой.
— Да это же дыба, — произнесла Геля немеющими от ужаса губами, когда ощутила, как Лис нагнулся и споро обвязал веревками ее щиколотки.
Поднимаясь, он легко провел по ее напряженному телу кончиками холодных пальцев.
— Красиво окрашенное естественное зло! — сказал он безлично. Он перешел на шепот, будто теперь говорил только для себя, даже когда обращался к Геле. Безумие полыхнуло в его глазах, отразившись в сердце Гели предчувствием беды.
— Отпусти меня, — тихо попросила она, ощущая приближение паники. — Пусти...
— Нет... — его шепот звучал тускло. — Все только начинается... Желая искоренения еретической извращенности, — он стал напротив нее и заговорил немного громче, почти торжественно: — а также во имя правды и справедливости предъявляю тебе обвинение в попустительстве злу и в участии в богопротивной Черной мессе. Ты признаешь свою вину?
Для Гели начавшееся в тот момент уже никогда в жизни не закончилось.
Ужас, панический, животный ужас, страх перед существом, в чьей власти она оказалась, боль, пронзившая сразу все тело, все эти чувства и ощущения охватили ее со страшной силой. У нее потемнело в глазах и, не слыша себя, она закричала.
Геля довольно быстро признала свою вину, такой нестерпимой оказалась для нее пытка, рвущая кожу на кистях тонких рук и красивых стройных лодыжек. Когда берцовые кости стали выходить из суставов, Геля поняла, что живой ей отсюда не выйти, и забилась в конвульсиях, крича и стеная. От этого боль только усилилась, сознание стало спутываться и наконец почти погасло.
До самой своей нелегкой смерти она только могла слышать голос палача, читавшего шепотом заклинание против одержимости из «Молота ведьм»:
— Изыди бешеная собака, подлая змея, дьявольская ящерица, изыди корень всех зол и преступлений, изыди злой дух, приговоренный к вечному мучению...
Когда он закончил говорить, она уже умерла. Ее хрип оборвался, как только сильные пальцы смертельной хваткой обхватили хрупкую шею, сдавив гортань и перекрыв доступ воздуха. Сосуды, снабжающие мозг ведьмы кровью, также оказались перекрыты. Ее сознание стало уходить в вечную ночь.
— Laryngeus superios, — произнес он тихо и удовлетворенно над трупом, имея в виду, конечно, нерв, посылающий при сдавливании шеи рефлекс к самому сердцу и останавливающий его живое биение.
Он отвернулся от мертвой ведьмы и выключил камеру, честно отснявшую последний крик, вздох, хрип и предсмертную агонию Ангелины Черкасовой. Отвязал мертвое, обмякшее, изломанное тело, к которому уже не испытывал никакого интереса. Теперь он решил отдохнуть. Сладко потянулся, расслабил усталые плечи, умылся. Достал бутылку минералки и отпил половину, заливая пожар, скорее душевный, нежели телесный.