– Но ведь это правда.
– Не знаю, – покачал головой Баклагов. – Есть два пути: поверить в это или не поверить. Коля поверил.
– Значит, он сам виноват?
– Конечно, нет. Его толкнули на это, убедив, что он ненормальный.
– Он, по-твоему, нормальный?
– А в чем критерий нормальности?
Матвеев с досадой махнул рукой и вышел.
После этого Матвеев заболел. Ему поставили диагноз – ОРЗ и выписали больничный. Неделю он провалялся в постели, посасывая пиво, которое ему приносил сосед, пока не понял, что он не болен, а лишь взял тайм-аут, подумать. Он стал вспоминать, о чем же думал все эти дни, и с удивлением обнаружил – о Баклагове. Этот больной занимал все его мысли. Матвеев понял, что он теперь всегда будет думать только о нем – и ни о ком больше. Со временем эти мысли превратятся в навязчивый липкий бред, Баклагов будет приходить к нему по ночам в его снах, и не будет спасения. Когда Матвеев понял это, он закрыл больничный и вышел на работу.
Первым делом он заглянул в восьмую палату. На койке Баклагова лежал незнакомый ему человек.
– Баклагов где? – спросил Матвеев, почему-то испугавшись.
Один из больных поднял голову, посмотрел на него.
– Где Баклагов? – повторил вопрос Матвеев.
– Его в четырнадцатую перевели, – сказал больной. – Он совсем плохой стал.
Матвеев и без этого понял, что Баклагов плох, раз его перевели в четырнадцатую: в эту палату с зарешеченным окном и единственной койкой, привинченной к полу, помещали самых безнадежных.
Медсестра улыбнулась ему, когда он шел по коридору:
– С выздоровлением.
– Привет! – бросил он. – Ключ от четырнадцатой у тебя?
– Да, а зачем…
– Давай! – сказал Матвеев.
Баклагов лежал на кровати, раскинув руки, и смотрел в потолок. Матвеева поразил землистый цвет его лица.
– Эй, – позвал Матвеев. – Ты меня слышишь?
– Он совсем плохой, – сказала за его спиной медсестра. – Лекарства ему почти не помогают.
– Что ты ему колешь?
– Я – ничего. Родионов сам им занимается.
– Сам? – Матвеев резко повернулся к ней и тут же опустил глаза, обо всем уже догадавшись.
– Да, конечно, сам – как же иначе.
Он взял рукой лицо Баклагова и повернул к себе. Глаза больного смотрели сквозь него, не узнавая.
– Хорош, – пробормотал Матвеев. – Ничего не скажешь.
Он повернулся к медсестре:
– Где сейчас Родионов?
– У главного. – Она вздохнула. – У него неприятности какие-то, комиссия третий день работает.
– Неприятности? – вскинул брови Матвеев.
Медсестра оглянулась на дверь и сказала, понизив голос до шепота:
– Там какая-то история всплыла некрасивая, вроде партия медикаментов пропала три года назад.