Утром Сухарь положил на стол плитку шоколада. Коричневая обертка с белыми буквами: «Шоколад № 1». Жила смотрела поочередно на шоколад, на Сухаря и словно не знала, на кого броситься первым. Вчерашнюю обиду высосала ночь. Первым – поцелуй, подпрыгнула, уцепилась руками за шею и клюнула в небритость щеки. Потом к плитке, медленно, будто свершая какой-то обряд, скинула обертку, отломила кусочек, потом еще и еще – разломила всю плитку на кусочки и давай считать: раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять, и зайчик отправился в рот, исчез за зубами, раздвинув сухие губы.
Сухарь смотрел на это действо, нежно почесывал щеку, будто хотел снять поцелуй и спрятать его в укромное место.
Шоколад Сухарь раздобыл у Дрозда.
– Дрозд, отчего веснушки появляются?
Он нашел его возле шахты. Тот растянул над лифтом брезентовый тент, чтобы дождь не залил содержимое. Медленно дербанил коробки, задумчиво и сосредоточенно оглаживал, словно лаская, каждую вещицу. Перекладывал в сумари. Сухарь сложился в поясе, заполз под тент – чего мокнуть зазря, а Дрозд и не повернулся. Будто и нет никакого Сухаря ни под тентом, ни во всем этом дождем смытом мире.
Первый вопрос – а Сухарь напрямки, после того как вместо приветствия ткнул Дрозда кулаком в плечо, спросил про шоколад, – будто мимо пролетел, будто дождь его съел, не подавился. Хмыкнул Сухарь, свой подход к Дрозду нужен, особый.
– Послушай, Дрозд, – начал, зевает для вида, будто скучно ему и под тент забрался только для того, чтобы дождь переждать. – Вот ты долго живешь, всего повидал, даже то, что ни я, ни Слепень, ни кто иной не увидит никогда. Смотрю порой на трубы, вижу то, что никогда в жизни не видел. Да и никто не видел, хоть здесь, хоть там. Что, не так?
Дрозд разве что глаз скосил на чудика. Левой бровкой шевельнул. Хороший знак: разговор слышит.
– Ну так и скажи мне, откуда веснушки берутся? Помню на трубах твоих желтые пятна. Ведь веснушки, так ведь?
Дрозд сдвинул брови к переносице – отвянь, зануда. Уложил Дрозд вроде все в сумари. Запустил пальцы в бороду, отковырнул что-то, комочек налипшей грязи, что ли, мельком глянул на подушечки пальцев, отправил в рот, пошамкал зубами, сплюнул.
– Дрозд, так отчего же веснушки? – все не унимался Сухарь.
Затянул один сумарь, потом другой, а под руку все вопрос соседа лезет:
– Ну так чего скажешь? А?
Запустил руку в карман брезентового плаща, достал баночку, свернул крышку, палец сунул, вынул, испачканный охрой, Сухарю в щеку несколько раз ткнул, пятна-веснушки оставил. Сухарь рассмеялся – жаль зеркала нет под рукой, а то глянул бы на себя. Растянул рот в улыбке и Дрозд.