Лиса прикрыла уснувшую Птичку краем плаща и легла рядом. Ныли ноги, плечи, а вот спины и рук она по-прежнему не чувствовала. Даже и думать не хочется, что там делается, на спине. И так ясно, что ничего хорошего. Ну и ладно, ну и наплевать. Значит, судьба такая. Она старалась плакать потише, чтобы не разбудить Птичку. В огне костра ребята опять вставали перед ней — и осыпались пеплом, пеплом, пеплом… Нет, нет, ей нельзя думать об этом, нельзя, нельзя. У неё Птичка. Надо думать о другом, о другом. Надо думать, как им повезло с Птичкой. Во-первых, тепло и нет дождя. Во-вторых, уцелел карман с кремнём и огнивом, у них есть костёр и еда. В третьих, они нашли воду… Она уснула, а слёзы всё текли, текли…
К утру сильно похолодало. Всё-таки осень. Костёр почти прогорел, и проснулась Лиса от холода. Небо было ясное, день обещал быть солнечным. Ёжась от холода, Лиса выбралась из-под плаща, запихала в костёр остатки хвороста, поплескала водой в лицо. Веки опухли от слёз и дыма, и глаза-то не разлепить! Спешно привела себя в порядок. С головы всё сбилось, и тряпки, что на себя намотала, тоже надо поправить, а то Птичка опять Сухотой называть начнёт. Ни к чему пугать несчастную, ей ещё и так достанется. Блин, всё в сукровице, и не постирать: на себя-то больше накинуть нечего.
Птичка завозилась под плащом, попыталась укутаться, но вскоре села, сонно хлопая глазами. Конечно, одной-то холодно! Огляделась, не понимая, где находится, накуксилась. Потом увидела Лису и успокоилась. Даже улыбнулась и пискнула:
— Привет!
— Привет! Выспалась? — улыбнулась Лиса. — Сейчас поедим и пойдём.
— К маме? — просияла Птахх.
— К маме, — уверенно соврала Лиса.
Перед уходом зашла за куст ивняка, постояла. Сказала про себя: «Прощай, Донни. Земля тебе пухом, вода тебе шалью. Не скучай, скоро свидимся». Даже слёз уже не было. Только спокойное знание того, что осталось сделать, пока ещё жива.
И они пошли. Сначала по полосе галечника вдоль воды, потом, некоторое время, по верху, потому что внизу стало топко. По верху идти оказалось очень трудно: заросли дикого паслёна обвивали стволы осины и ольхи, сверху свисали гроздья чёрных глянцевых ягод, есть которые сырыми было, к сожалению, нельзя. На земле же плети паслёна образовывали пружинистую подушку, в которой ноги Лисы запутывались и застревали при каждом шаге. Даже Птичка, лёгкая, как перышко, периодически спотыкалась. Поэтому, как только топкое место кончилось, сразу опять спустились к воде: русло, всё-таки, расчищалось паводком, там меньше приходилось перелезать через поваленные стволы. Зато начались большие камни. Птичка легко скакала по камушкам вдоль берега. У Лисы так не получалось, ей приходилось пробираться между ними. Тяжело, но наверху было ещё хуже.