Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) (Акунин) - страница 2

Что-то стиснулось справа в животе, где еще толком не срослись продырявленные пулей кишки. Майор привычным жестом прижал к боку ладонь. И в ту же секунду было ему явлено провиденциальное, прескверное видение.

Объектив, скользивший по ликующей толпе петроградцев, на миг выхватил лицо молодого офицера. Оно сияло широкой, такою же, как у всех, улыбкой; над воротником виднелась обмотанная бинтами шея; на груди колыхался серый (на самом деле, вероятно, кумачовый) бант.

Хоть камера и уползла дальше, но никаких сомнений: это он! Он жив!

Зепп двинул кулаком по подлокотнику с такой силой, что хрустнуло дерево, а в боку будто распрямился моток колючей проволоки. На Теофельса заоборачивались.

Закусив губу, полускрючившись, он вслепую, стукаясь о чьи-то колени и наступая на галоши, стал продираться к выходу.

Воздуха, свежего воздуха!

В фойе было не так душно, как в прокуренном зале. Теофельс остановился перед зеркалом, поморщился на свою бледно-зеленую физиономию, поношенную куртку, засаленный картуз, плебейские усы подковой, а больше всего — на свою бабью впечатлительность. Нервы после ранения стали ни к черту.

Ну да, удивительное совпадение. И неприятно, что чертов щенок жив. Ходит, радуется — непонятно чему. Ведь того самого царя, из-за которого он получил пулю в горло, скинули к черту. И получается, что никакой победы мальчишка все-таки не одержал.

Однако майор привык быть честным с самим собой. Не в царе дело. Дело в том, что Йозеф фон Теофельс, лучший среди лучших, впервые потерпел поражение. Личное поражение. До сегодняшнего дня утешался лишь тем, что человек, который его победил, заплатил за свой триумф жизнью. Слабоватое утешение. А как только что выяснилось, еще и ложное.

Никогда Зепп не верил в дурные предзнаменования, а сейчас вдруг ощутил прилив мутной тоски. «Всё это плохо кончится», — проблеял тоненький, гнусный дискант. Вероятно, то был пресловутый внутренний голос.

И рассердился Теофельс. Скрипнул зубами. Дисканту велел заткнуться. Весть о том, что господин Алексей Романов жив, зачислил в разряд полезной информации: бог даст, еще встретимся. А потрепанная внешность и даже бледность были кстати — вписывались в легенду.

Всё к лучшему. Напоминание о неудаче перед важной операцией — лишний стимул для самомобилизации. Сдохни, а дело сделай. Второго провала подряд начальство не простит. Ты и сам себе его не простишь. Как не простил первого.

Майор по-собачьи встряхнулся, сбрасывая флюиды пессимизма. Улыбнулся зеркалу, подмигнул и вышел на залитую весенним солнцем Беатен-платц.