– Но тем не менее ты здесь.
– Угу…
Ангел кладет мне руку на плечо, сжимает пальцы, улыбается. Я чувствую невероятное тепло, и словно электрические разряды бегут по всему телу. Мне хочется вцепиться в этого парня и держать, чтобы не уходил, будто мне пять лет, а он – мой папа.
– Корка на сердце тонка и ненадежна, дружище. Ткни пальцем – рассыплется. Тебе кажется, что ты не хочешь любить, но на самом деле страстно ищешь любви. Тебе кажется, что это больно, но боль сладка, и если ты позволишь себе задуматься об этом, ты поймешь – без переживаний твоя жизнь пуста, как этот вокзал.
Он поднимает свободную руку и обводит ею вокруг. У меня отвисает челюсть, я подпрыгиваю в кресле и не удерживаюсь от крика:
– ААА!!!
Вокзал опустел. Совсем . Только что всюду сновали люди – шелестели бумагами, кашляли, переговаривались, смеялись, и вокзал гудел, как гигантская трансформаторная будка, но теперь все застыло. Мы оказались в вакууме. Лишь сверху из-под центрального купола вниз, медленно и плавно, летит полоска белой бумаги. Летит прямо к нам.
– Нравится? – спрашивает белобрысый.
– Ага, здорово!
– Уверяю тебя, через несколько дней такой жизни ты повесишься на первой же лампе, до которой сможешь дотянуться без стремянки, или спрыгнешь на бетонный пол первого этажа. Люди доставляют очень много хлопот и неприятностей… хм, мне ли этого не знать! – но одиночество смертельно. И ты здесь по одной простой причине: ты все еще веришь.
– Во что?
Он пожимает плечами, подчеркивая очевидность ответа.
– В любовь, конечно.
Я ничего не говорю. На глаза наворачиваются слезы. Лишь с большим трудом мне удается не разрыдаться. Полоска бумаги, между тем, плавно опускается под ноги.
– Это мне?
– Да. Подними и прочти.
Я приседаю на колени, поднимаю записку. Мне не хочется, чтобы мой небесный пастух видел реакцию на прочитанное. Записка лежит текстом вниз. Дрожащей рукой я цепляю ее за край и переворачиваю.
На бумаге – всего одно слово. Одно убийственное слово. Оно призвано растопить сердце, апеллирует к лучшим чувствам, затерянным где-то глубоко внутри, как монетки в подкладке куртки, но вопреки ожиданиям вызывает почти ярость. Я ненавижу это слово.
– Ты помнишь? – спрашивает ангел.
Я сминаю бумажку в кулаке. Он еще смеет называться ангелом, крылатый инквизитор.
– Как тут забудешь…
Белобрысый кивает. Он вполне доволен результатом.
Я обещал моей возлюбленной подумать до понедельника. То есть, не обещал, конечно. Люди весьма вольно обращаются с этим термином. Стоит сказать ребенку: «Будешь себя хорошо вести, в воскресенье сходим в зоопарк», – и он решает, что у него на руках есть непобиваемый козырь; он целую неделю ведет себя хорошо, насколько позволяет темперамент и воспитание, но в воскресенье у тебя понос, а у жены – мигрень, и никакого зоопарка, разумеется, с такой неблагоприятной экологической обстановкой быть не может. «Но ты же обещал!» – кричит сынуля, совершенно упуская из виду, что слова «обещаю» я не произносил. Могу предъявить диктофонную запись…