Завеса (Баух) - страница 203

Цигель вернул коллеге газету, и тот, смеясь, тут же ввернул пару анекдотов: Брежнев на трибуне вынимает из кармана пиджака речь, надевает очки и начинает: «По-хойный генеральный секретарь…» Что это? А? Это я пиджак Андропова надел». «Знаете, почему помер Леня? – Принял Андропин. Ха-ха». Цигель криво улыбнулся, и странная мысль поразила его в этот миг: может, и он, мелкая пешка во всемирной игре, тоже виноват в смерти Брежнева. Цигель почти не сомневался, что Событие, связанное с полной катастрофой Варшавского пакта, подкосило вождя.

С другой стороны, самого Цигеля вгонял в депрессию этот его явно иудейский, вероятно, единственно продуктивный способ вопрошания тайн мира и жизни, ставящий в тупик Ормана и Берга. Способ этот походил на забытый кем-то в твоем шкафу костюм – доказательство вечно существующего рядом привидения. Хочется этот костюм, неизвестно как сюда попавший, выкинуть, но – невозможно. Это внушает суеверный страх, но и неодолимое любопытство, которое, как от него не открещивайся, становится, в конце концов, изматывающей тебя тенью.

События восемьдесят третьего года не предвещали ничего хорошего.

Тридцать первого мая всех родителей пригласили присутствовать при парашютных прыжках сыновей. Непривычная смесь страха и гордости спирала дыхание, когда из огромного брюха очередного самолета посыпались цепочкой парашютисты. Жена, не выдержав, побежала в поле, несмотря на окрики охранников, и вот уже возвращается в обнимку с сыном, и не ясно, кто более возбужден.

В сентябре Орман был призван на военные сборы, учился, как спасать раненых из горящего дома. Для этого использовались недостроенные виллы.

С ночи одиннадцатого октября произошла девальвация шекеля на 23 процента. По расчетам экономистов народ Израиля хранил полмиллиарда долларов в кастрюлях, за карнизами, в шкафах, под плитками пола.

Государственная казна – в кухонных нишах.

В советской империи после смерти Брежнева, термометр жизни упал, казалось, значительно ниже нуля.

Одиннадцатого ноября в Цоре, произошел кровавый теракт.

И хотя Орман знал точно, где находится сын, он внезапно почувствовал боль в сердце. Добрался пешком до больницы, которая была сравнительно недалеко от дома. Врачиха в приемном покое, прослушав его, встревожилась. Положили в палату.

Ночью Орман проснулся оттого, что сестричка Лили осветила его лицо фонариком и пощупала пульс. Эта, казалось бы, мимолетная забота подкатила теплой волной к сердцу, и в этот миг он понял, что ничего с ним не случилось и не случится.