Шестого декабря в Иерусалимский университет под особой охраной прибыло шесть ящиков личного бесценного архива Альберта Эйнштейна, завещанного Израилю. Благодаря профессору Клайну и Орман получил разрешение взглянуть на живой почерк гения.
В эти же дни открывался Тридцатый Всемирный Сионистский Конгресс в залах Дома Нации в Иерусалиме. Ехали туда с Клайном при свете месяца, в безмолвии окружающих скал. Орману неожиданно в память пришла строка Мандельштама: «…И вечность бьет на каменных часах».
Остановились по дороге, вышли из машины – подышать холодом и тишиной Иудейских гор.
Стояла зима в Иудее.
И почти тут же они ворвались в музыку, многоголосие, суету Конгресса, ощущаемую полной противоположностью тишине Иудейских гор.
Жить суетно и даже бессмысленно, если в каждую минуту не задумываешься о вечности.
Но благодаря бестолковости тех или иных событий закрепляется память прошлых лет. Это были дни праздника Хануки. Дочь Ормана, смеясь, рассказывала о школьном представлении. Подружка ее упала между настилов сцены, Иуда Маккавей чуть не поджег собственную бороду ханукальной свечой, а кто-то давился жвачкой, и не мог толком произнести текст. Давно Орман так не смеялся, вспоминая школьную постановку о декабристах. Актеры давились хлебом, и незабвенная учительница Вера Николаевна, взявши на себя труд суфлера, шипела из-за сцены: «Перестаньте жрать». Один из актеров с одной репликой «Кушать подано» вышел раньше, чем надо и тем спутал весь ход классической пьесы.
Скука речей на Конгрессе сводила скулы.
Орман нашептывал Клайну на ухо школьный анекдот: ученик Рабинович уснул на уроке. Учитель говорит его соседу Абрамовичу «Разбуди его». «Вы его усыпили, – говорит Абрамович, – вы его и будите».
В СССР свирепствовал Андропов.
Анекдоты по этому поводу сыпались как из рога изобилия. Их острота измерялась краткостью:
«Всех, кто голосовал за товарища Андропова, просим опустить руки и отойти от стенки».
«В СССР решили половой вопрос: к власти пришли органы».
«Андропов получил Нобелевскую премию по физике: доказал, что стук опережает звук».
«Москва теперь – Чека-го».
Железный занавес не просто был опущен, но и замкнут на все замки.
Особенно тяжко было отказникам.
Пели всем залом «Отпусти народ мой» – «Let my people go!»
Но из уха в ухо передавался анекдот:
«Конкурс отказников. Первое место заняла песня «Лучше нету того свету…». Второе место – «Дан отказ ему на Запад». Третье – литературный монолог «Жизнь дается нам один раз, и прожить ее надо там…»
Начался концерт.
Орман вспоминал эйфорию первых дней в Израиле, когда умилялся танцам босоногих девушек и юношей кибуца, не задумываясь над тем, что эта умилительная упрощенность шла от дурно понятого социализма, равенства, от которого Орман сбежал.