Он прятал улыбку, выражая опущенными плечами приближающийся нервный приступ. Сотрудники, ненавидящие его в лучшие дни, превратились в свору сорвавшихся с цепи гончих псов. Собственную бесхребетность и страх они отчаянно выплескивали в рамках разрешенной властью агрессивности.
– Изменник родины…
– Долго же волк скрывался в овечьей шкуре…
– Судить его надо…
– Не выпускать. Пусть сгнивает здесь…
– Никаких характеристик…
Начальник, знающий, что к чему, строго говорил:
– Мы обязаны дать ему характеристику. Но абсолютно отрицательную. Хотите что-то сказать в свое оправдание, Цигель?
С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Цигель прикрыл лицо платком, отрицательно замотал головой и выбежал из бюро, мимо секретарши, которая потом сообщила всем, что Цигель явно рыдал.
Он и не думал, что так приятно будет забыть дорогу в ставшее чужим КБ.
Документы он подал на всю свою семью, включая мать и бабку, которая теперь только и говорила, что мечтает об одном – дожить до того дня, когда сможет увидеть Святую землю и встретить старшего брата Мордхе-Йосла: он ведь уехал туда еще задолго до войны.
Цигель, уничтоживший когда-то письмо от двоюродного деда, смотрел на нее невинными глазами. Аусткалну сказал, что в Израиле у них должны быть родственники со стороны бабки – по фамилии Берг, и это может быть полезным для его будущей миссии. Через некоторое время получил адрес некого Берга, подходящего по всем статьям, живущего в городе Бней-Брак.
Обрадованная бабка торжественно уселась писать письмо.
Получив отказ, Цигель ужасно сокрушался. Мать и бабка успокаивали. Жена растерянно сказала: «Как же мы будем жить?»
Но тут начали прибывать посылки. Вся семейка – жена, дети, мать, даже бабка – стали щеголять в заграничных тряпках. В дом зачастили туристы.
В разгар праздника пришло письмо из Израиля. Писал сын бабкиного брата Мордхе-Йосла на отличном идише о том, что отец его умер, что он знает об их решении уехать и об отказе, но надеется на встречу. Железная бабка, впервые при внуке, разрыдалась в голос.
Днем Цигель готовился к вечерним урокам, не только по языку, но и по истории сионистского движения и государства Израиль, ибо надо было быть на уровне требований учеников, которые сообщали ему о том, что о нем передавали по Би-Би-Си.
Теперь ему полностью верили, делились планами, приносили самиздат. Так он узнал, каким образом в Израиль попадают нежелательные для властей материалы: отъезжающие запаивают их в электронные трубки телевизионных приемников. Он был в курсе того, что происходит в лагерях, где сидят узники Сиона, кто и как из них выносит бумаги при освобождении. Информация шла сплошным потоком. Теперь его открыто вызывали в КГБ на проработку, превратив его если не в героя, то в очень мужественного человека. Цигель вел себя сдержанно, постоянно напоминая себе: не зарывайся.