Наступало время дневной молитвы и обеда, поэтому все постучали ложками по столу, выражая протест словам этого Бен-Гуриона.
Затем успокоились в предвкушении яств и следующего за ним очередного рассказа отца о жизни и писаниях великого рабби Нахмана из Брацлава.
Рассказывает, к примеру, отец о том, как рабби Нахман любил мистическую красоту Подолии и Волыни, где за каждым деревом или кустом таится русалка, леший или вурдалак. Леса там дремучи, кажутся заколдованными. Однако именно из этих чащ голос Баал Шем-Това доходил до Бога.
«Но ведь в таком густом лешачьем лесу невозможно различить древо жизни, отыскать древо познания, – говорит сообразительный сын отцу, – выходит, что это, как ты говоришь, место, не чу´дное, а чуднóе, место дурных страстей и злых побуждений, царство Сатаны. А ты говоришь так, как будто тоскуешь по тем лесам?»
Отец отвечает сыну:
«В этом и есть трагедия народа Израиля, о которой неустанно говорил и писал великий рабби Нахман. Божественное присутствие – Шехина, дочь Царя вселенной, Святого, благословенно имя Его, алчет пробуждения своего народа, окликает его неустанно, но оклик этот блуждает эхом в тех сатанинских лесах. Народ слышит что-то сквозь сон, пробуждается, а эхо уже далеко, едва слышно, совсем пропадает. Народ вздыхает, ест яблоки забвения с чуждых ему деревьев, пьет воду и вино из чужих источников и рек, и опять сладко погружается в сон, пока не проснется в ужасе, видя над головой нависшую саблю или упершееся ему в грудь дуло ружья, а уже поздно».
Отец был открыт всем и каждому. Однако, его толкования мгновенно обнаруживали его естественную отделенность от всех по высоте духа и углубления в суть веры.
Но он умел как бы оделить каждого своей отделенностью и этим преодолеть обделенность ищущего истину в вере.
Самыми интересными для юноши Берга были уроки и диспуты, которые вел отец. Днем к отцу стояли в очередь брацлавские хасиды, исповедаться, раскаяться и попросить совета. Ночами же отец готовился к урокам, засиживался за книгами, вел записи ночи напролет. Потому был всегда бледен, но крепок телом и душой. Взволнованный очередным диспутом, Берг-сын тоже порой не спал ночами.
В кабинете отца висели две карты – Святой земли и Волыно-Подольской губернии, испещренные знаками. Отец изучил все места, которые посетил рабби Нахман – в Тверии, Цфате, все местечки Украины, по которым кочевал великий учитель, проповедуя свое учение и потому став популярным. Рабби Нахман болел туберкулезом, умер в тридцать восемь лет, в Умани, где и похоронен.
Не может человек, повторял за рабби Нахманом учитель и раввин Мордхе-Йосл Берг, вникать в буквальный текст Торы, и поэтому надо облачать внутреннюю сущность этого текста в одеяния рассказов и былей. Ведь нельзя излечить слепого, внезапно ослепив его светом, ибо пребывал долгое время во тьме. Во-вторых, требуется использовать иносказание, чтобы не прилепилась к верующему нечистая сила. В-третьих, эта сила может разоблачить верующего, поэтому он должен облачиться в одежды, изменить себя, чтобы его не узнали. Но, главное, только древние эти иносказания могут пробудить все семьдесят ликов Торы и дремлющий дух человека. Рабби Нахман раскрывает в космосе каббалистической книги «Зоар» и лурианской каббалы человеческую сторону. Порой почти абстрактные идеи каббалы оборачиваются в повествованиях рабби живыми страждущими или радующимися образами, подобными образам в картинах Брейгеля. Народные повествования расшифровываются рабби в каббалистическом ключе, преображаясь на глазах. Взгляд рабби Нахмана сверхреален. Его рассказы, сотворенные словами, подобны картинам Шагала, созданным линиями и красками.