Под ногами быстро ускользает серебристая равнина, покрытая кочками мха. Энергетическая капсула или магический шар прет со скоростью самолета. Кочки мха разве что для Гендельсона, я летал на самолете, знаю, как выглядит лес с высоты десяти тысяч метров… Но если мы в беспилотном режиме, то и прибудем на такую же точно площадку. Это словно кабинка фуникулера. Только этот фуникулер включается на время парада планет… Значит, надо отдать камень – и спасибо-спасибо, никакого застолья, давайте медаль, и мы отбываем, такие люди везде нужны…
Гендельсон наконец снял шлем, побелел, взвизгнул. Я отвернулся. К счастью, под ногами ровный твердый пол, нечто матовое, но лучше не смотреть, все-таки мы не пернатые, а у обезьяны врожденный страх перед падением с дерева.
Далеко на горизонте начали подниматься серебристые пики гор. Луна освещала их холодно, но любовно. Лед искрился, горел белым огнем. Горы приближались, Гендельсон воскликнул:
– Слава тебе, Господи!.. Это Кернель!.. Я вижу Кернель!..
Обручи, что сковывали мою грудь, лопнули, я вздохнул свободнее. Если так, то можно к утру и вернуться… Гендельсон рядом рухнул на колени, пол выдержал эту гору железной скорлупы с нежным сочным мясом внутри, а Гендельсон начал истово и громко молиться, стукаться лбом о силовой пол, все получалось беззвучно, если бы еще и молитву удалось заглушить…
Впереди, как мне почудилось, медленно выросло черное облачко. Оно выглядело как угольная яма на звездном небе. Нас несло прямо к нему. Гендельсон все еще бормотал молитву, я напрягся, облачко начало разрастаться. Внутри черноты сверкнуло, оттуда докатился тяжелый грохот. Я похолодел, это не грохот, а раскатистый смех – холодный, как ночь, жестокий.
Гендельсон молился громче, я пощупал рукоять ножа, потом – молот. Пальцы вздрагивают, черное облако уплотнилось, по бокам разрослись черные крылья, настоящие крылья, как у летучей мыши, сформировалось тело, человеческое, голова увенчана рогами, на месте глаз сверкнули две багровые звезды. Гендельсон вскрикнул:
– Господи, прими душу мою…
В руках крылатого великана появился огромный черный меч с изогнутым лезвием. Лезвие расширяется к концу, лунный свет заиграл на металле, синеватом, усыпанном звездными искрами.
Крылья сделали два небрежных взмаха, черный с крыльями завис перед нами. Могучие руки начали поднимать меч. Теперь я отчетливо видел лицо: человеческое, чисто выбритое, но лучше бы это оказалось лицо зверя: на этом лице отпечатались все пороки, все мерзости человеческой натуры. Толстые чувственные губы изогнулись в презрительной усмешке.