От былого блеска и славы фамильного очага ничего не осталось. Дом стал похож на холодный, безжизненный склеп, где царили спертый воздух и мертвая тишина. Место, где когда-то кипела жизнь, превратилось в безмолвный мавзолей. Покой в доме гармонично сочетался с настроением, в котором пребывала Линда.
Встреча с детством, покрывшимся толстым слоем пыли, оказалась эмоционально более сложной, чем она предполагала, а хлопоты с имуществом просто угнетали. Как поступить с тридцатью двумя прекрасными полотнами, написанными матерью? Продать их? Или поместить в хранилище?
Мама умерла, когда Линде было всего пятнадцать лет. Но до сих пор она иногда всплывала в памяти дочери с такой поразительной четкостью и силой, что Линда начинала ужасно скучать по ней. Ей не хватало матери, которая была необыкновенно живой, яркой личностью, а вовсе не одной из тех заурядных великосветских дам, что попали из грязи в князи. Ее не особенно волновало богатство. Они с отцом Линды безумно любили друг друга, но об истоках этой любви никто не мог даже догадываться.
Каждый новый день в Нью-Йорке Линда начинала с того, что брала в руки список неотложных дел и совершала обход холодных безмолвных комнат особняка. Мрачное настроение овладевало ею, подобно тому как влага и плесень неудержимо расселялись в заброшенном старом доме.
К счастью, в городе была Сьюзен, которая уже не раз вытаскивала подругу из дома и увозила куда-нибудь поразвлечься. Сьюзен жаждала развеселить ее, однако Линде было вовсе не до того.
Один раз она встретилась с братом в его кабинете, чтобы обсудить денежные дела. После сухого обмена мнениями они поехали поужинать вместе, но за столом речь опять зашла о деньгах, так что задушевной беседы брата и сестры не получилось. А ведь Джерри был ее единственным живым родственником по крови. Все это действовало на Линду очень удручающе.
Проводя томительные часы в безлюдном особняке, Линда подолгу размышляла о Джеймсе и о своих чувствах к нему. Она была в смятении, не знала, как строить отношения с ним дальше. Но какие бы глупые мысли и надежды ни посещали Линду, цепочка ее рассуждений всегда заканчивалась одним и тем же выводом: ради самосохранения она не должна больше сходить по нему с ума.
Однажды уже неделю спустя после прибытия в Нью-Йорк Линда сидела на полу в своей детской комнате среди старых игрушек. Вот он, мир далекой беспечной поры — строительные кубики, тряпочные зверюшки, надевающиеся на пальцы, бесчисленное множество кукол, книг. Как было бы чудесно передать все это своей дочурке! Одинокая женщина горько усмехнулась. У нее, возможно, уже никогда не будет дочки. И вообще никаких детей, уж если на то пошло. Ей уже почти двадцать шесть, но, по существу, она одна-одинешенька в целом мире, и ее участь вряд ли изменится. Разве найдется такой мужчина, который полюбит ее только за личные качества, женится и будет боготворить ее до скончания дней?