Как она ни медлила, девочка все-таки открыла пакет. Она вытянула из обертки колыбельку из ивовых прутьев с крошечными простынками, между которыми лежала Деревянная кукла, тщательно раскрашенная и одетая.
Онемев от волнения, Агнес сложила руки как в молитве. Покраснев до корней волос, она молчала.
— Вы довольны? — мягко спросила Флори.
— О да! О да!
Обычно разговорчивая, девочка в избытке радости не находила слов. Это было первое Рождество Агнес.
Конечно, в Гран-Моне по случаю рождения Господа раздавали игрушки, небольшие подарки. Но у всех все было одинаковым. Каждый осиротевший ребенок получал подарок, но ни у кого не могло даже возникнуть чувство заботы конкретно о нем. Как почувствовать, что ты чем-то отличаешься от других, когда никто не уделяет тебе особого внимания, любви?
Впервые в своей жизни для Агнес открывалась существенная разница между анонимностью благотворительности и материнской лаской, разгадывающей наши тайные желания.
— Я так хотела ее, — наконец призналась она шепотом, словно боясь нарушить ощущение счастья и благодарности, о хрупкости которого говорил ей детский инстинкт.
— Я подумала, что такая девочка вам понравится, дорогая. Мне очень повезло, что я не ошиблась!
В порыве, оттененном какой-то жадностью, девочка схватила куклу и исступленно прижала к груди. Подняв снова лицо, красное от удовольствия, она, смеясь, бросилась в объятия Флори. На какой-то момент та почувствовала, что вкушает счастье. Кукла, девочка, приемная мать замерли в едином объятии, в котором все слилось в единое чувство: муки одиночества, беспомощности, сожаления о прошлом, страх перед будущим и простые радости восхитительного утра.
Чуть позже, когда Агнес упоенно качала в колыбельке деревянную малютку, раздался звонок.
Вошла Сюзанна с сообщением о том, что пришел Рютбёф и просит его принять.
— Он? Здесь? — удивилась Флори.
— Как мне показалось, он привез на лошади ящик, полученный им в Париже для вас.
— Так зови же его.
Как она уже заметила во время утренней церемонии, поэт преобразился. Он, в прошлом выглядевший жалким бедняком, казался если не процветающим, то, во всяком случае, более довольным жизнью. Столь же новый, как и он сам, его костюм, а также явная уверенность в себе свидетельствовали о том месте, которое за ним признали благодаря его таланту.
— Я рада вас видеть, Рютбёф, тем более что не думала, что вы сможете разыскать меня в моем убежище!
— Арно, которому я обязан своим теперешним благополучием, сказал мне, где можно вас найти! — признался поэт, находившийся явно в хорошем настроении.