Опережая падение обезьяны, какой-то мужчина прыжком пронесся мимо Флори и оказался рядом с агонизировавшим животным как раз вовремя, чтобы подхватить тело ребенка, падавшее из разжатых смертью лап.
— Вот ваша дочь. Она цела и невредима, — сказал Филипп, обращаясь к Флори.
В полубессознательном состоянии она протянула руки, чтобы принять у него девочку, схватила ее и прижала к себе.
Филипп тут же удалился.
Прихлынула толпа, люди окружили их, обсуждая случившееся, затем их внимание переключилось на громадный труп, лежавший теперь на земле. В общем шуме и движении одетой в черный бархат фигуре было нетрудно смешаться с толпой.
Рыдая вместе с ребенком, которого она машинально качала на руках, Флори не двигалась с места.
В те короткие мгновения, когда они с мужем встретились лицом к лицу, она заметила нечто, смутившее ее: во взгляде Филиппа, когда она передавал ей Агнес, она прочла такую же печаль, такое же презрение, какие несколько минут назад поразили ее во взгляде страдавшей в неволе обезьяны.
«Я умру в конце лета», — сказала себе Матильда.
Она только что проснулась в слезах. Откуда эти слезы, ведь она совсем не боится смерти? Она рассердилась на себя, вытерла слезы, стараясь не потревожить сои мужа.
Молчание ночи дышало покоем. В спящем доме не было слышно ни звука. Рядом с нею спал Этьен.
Она постаралась успокоиться, заставила себя дышать ровнее и принялась размышлять. Ей уже во второй раз приснился этот сон, как бы в напоминание о первом предупреждении. В самом деле, в конце ноября ей приснилось, как будто тетушка Берод с раскрасневшимися щеками, как бывало с нею от волнения при жизни, обратилась к ней со словами: «Это будет в конце лета, — так сказала старуха. — Вы умрете в конце лета!»
Матильда запомнила этот срок, не вполне понимая, была ли эта тревога предчувствием или просто родилась в ее воображении. На сей раз ощущение предупреждения было более определенным. Она видела себя бегущей к какому-то незнакомому дому, видела как вошла в парадную дверь. Посреди вестибюля к ней подошла женщина в трауре, показавшемся ей каким-то особенно строгим. Под черной вуалью было видно бескровное лицо, какое-то зеленоватое, изрезанное глубокими морщинами. Матильда инстинктивно поняла, что это была смерть, шедшая к ней навстречу, раскрывавшая ей объятия и прижимавшая ее к себе, к своим костям, в белом саване и окутанная запахом тлена.
Слезы, пролившиеся еще во сне, до того, как она собралась с мыслями, когда окончательно проснулась, ее умиляли, и она подумала, что это сам Христос в своем Оливковом саду пролил слезы человеческие на ожидавшую ее агонию. Не была ли эта священная скорбь, в которой учитывались все плотские слабости, прощением, ниспосылаемым заранее из любви к людям, которых никогда не перестают осаждать ошибки в момент истины? Земная ипостась, проявившаяся в воплощенном Слове, раз и навсегда оправдывает всех живущих в их последнюю минуту.