обострятся, то, как надеются участники интриги, государь обратится к гр. Игнатьеву, как к «homme du jour» и призовет его на пост министра иностранных дел».
Сейчас я расскажу о своем небольшом, но в нашем контексте важном открытии. И надеюсь доказать важную гипотезу.
Высказанные В.А.Бильбасовым догадки не согласуются с фактами и не вызывают доверия. Не отрицая внимания этих людей к собственной карьере, нельзя все же допустить, чтобы она была единственным мотивом, руководившим ими при решении столь важных вопросов внешней политики. И Скобелев и Игнатьев были патриотами и имели твердые принципы. Во-вторых, нет никаких сведений о том, что Игнатьеву было поручено сделать Скобелеву выговор за его петербургскую речь. Нет данных и о том, что Игнатьев, никак не связанный со Скобелевым в ведомственном отношении, направлял его в Париж (хотя и есть указания, что он в частном порядке советовал Михаилу Дмитриевичу удалиться на время за границу). Как мы увидим ниже, Игнатьев вынужден был даже отказаться, хотя бы внешне, от солидарности с парижской речью Скобелева.
Версия Бильбасова о посещении Скобелева сербскими студентами похожа уже на детектив. По его словам, «за 2 дня до отъезда Скобелева из Петербурга, т. е. через час после свидания его с Игнатьевым, выехал в Париж серб Никандр Васильевич. В Париже он виделся с сербскими юношами, уговаривал их сделать Скобелеву демонстративную встречу, но молодые сербы не согласились на это, тогда Васильевич стал уговаривать их поднести Скобелеву адрес, составленный в самом зажигательном смысле, — и на это сербские юноши не согласились. Из 17-ти сербов, обучающихся в Париже в настоящее время, только четверо (пятым был Васильевич) пришли к Скобелеву и были очень удивлены, когда, в ответ на их скромный адрес, в котором они приветствовали его как героя, храбро сражавшегося за славян на Балканском полуострове, Скобелев отвечал таким pronunciamento, восставая, неожиданно для них, не против турок, а против немцев. В тот же вечер Васильевич отнес текст речи Скобелева, заранее переведенный на французский язык, в редакции парижских газет».
По Бильбасову получается, что встреча сербских студентов со Скобелевым инспирировалась из Петербурга через посредство некоего Васильевича. В документах же и в печати, русской и французской, никакой Васильевич, как эмиссар из Петербурга, не упоминается ни единым словом. Вообще само это имя неизвестно. Главное же, выезжая из России, Скобелев не планировал встречи со славянскими студентами и не мог ее предвидеть. Странно, что серьезный историк высказывал столь легковесные суждения.