А был ли этот расчет реалистическим? — добивается заинтригованный, неугомонный читатель.
В случае, если бы в войне с Германией армию возглавил Скобелев и добился победы, такой исход был бы вполне возможным. Расчет Скобелева трезв и ясен, в нем, как и в его военных планах, — ничего фантастического или метафизического. Оглядываясь на сто лет назад и спокойно взвешивая «за» и «против», приходится это признать.
Теперь становится понятным странный, казалось бы, ход рассуждений Скобелева, который решение внутренних проблем искал во внешней политике. Ведь внешняя политика, как хорошо известно, определяется внутренней, а не наоборот. Но это положение правильно теоретически, а на практике проявляется лишь как конечная и не всегда четко наблюдаемая зависимость. Не раз бывало, учит история, что в определенных условиях именно внешняя политика оказывалась ключом к решению внутренних проблем. Так и оценивал положение Скобелев в применении к условиям своего времени и своим личным целям. В российских условиях начала 80-гг. он нашел единственный путь к власти и тем самым к преобразованиям, которые он замыслил. Этот путь лежал через войну с Германией и победу — к личной диктатуре. Другого пути не было и быть не могло. Борьба, которая потребовала бы крайнего напряжения всех сил страны, победа, новая власть и новые порядки привели бы, по его замыслу, к внутреннему миру, к единству нации и к прекращению террористических актов революционеров. Последние действительно могли бы прекратиться хотя бы потому, что революционерам понадобилось бы время, чтобы разобраться в существе новой власти. Затем все зависело бы от ее внутренней политики и искусства в области социального маневрирования. Это — все, что можно сказать с уверенностью. Дальнейшие рассуждения увели бы нас в область беспочвенных предположений.
Так что Скобелев подходил к делу практически. Он занимался не сочинением трактата о соотношении внутренней и внешней политики, а искал пути решения конкретных политических задач. Но в запальчивости он допускал преувеличения, прежде всего в оценке деятельности дипломатии. После Крымской войны русская дипломатия действовала очень умело, свела к минимуму последствия поражения и очень скоро добилась и ликвидации статей Парижского мира, ограничивавших суверенитет страны, и восстановления ее престижа. Неудача на Берлинском конгрессе объяснялась не отсутствием у дипломатов патриотизма и профессионального искусства, а тем, что единственный если не союзник, то благожелатель, каким привыкли считать в России Бисмарка, занял по сути антирусскую позицию, поставив Россию в полную изоляцию. Но даже и при этом условии неудача была вовсе не крахом, так как цели войны, во всяком случае открытые, которых добивалась общественность, были достигнуты: освобождена Болгария и образовано болгарское государство, окончательно признана независимость Сербии и Черногории, ликвидирована вассальная зависимость Румынии. Престиж России оставался высоким. Неправ был Скобелев и в характеристике России как распадающегося общества. Некоторые его высказывания заставляют, однако, предположить, что он понимал вопрос более правильно, чем представляется на основе этой характеристики. В беседе на квартире у Дохтурова на замечание хозяина, что «того и смотри, и Россия полетит», Скобелев отвечал: «Вздор, династии меняются или исчезают, а нации бессмертны». Эта правильная мысль, да и другие высказывания Скобелева аналогичного содержания ставят под сомнение искренность его убеждения в распаде и приближающейся гибели страны и нации. Не исключено, что он пускал в ход этот тезис, чтобы усилить свою аргументацию по критике династии и всей правящей верхушки. Без сомнения, он видел новые общественные силы, способные обновить страну. Об этом прямо говорят его высказывания в той же беседе, что «вся их лавочка полетит тормашками вверх», что революция неизбежна. И выразил свое к этому отношение: «Скатертью дорога».