За Скобелевым закрепилась репутация чуть ли не единственного человека, который может говорить царю правду, а царю должно быть стыдно даже заподозрить честного и бескорыстного генерала в желании занять какое-либо высокое место. «Какое назначение может возвысить Вас, — выражала это общее мнение О.А.Новикова в письме Скобелеву, — разве Вы уже не стоите выше всевозможных чиновников и министров?»
Но в собственных глазах Скобелева его положение становилось все более неопределенным, не удовлетворявшим его потребность в действии. Командование корпусом в мирных условиях не могло поглотить его целиком. Военные приготовления Германии требовали ответных мер со стороны России, чего правительство, по его мнению, еще не осознало.
Знаток военной истории может возразить: Скобелев ошибался. Есть данные, что с образованием Германской империи со стороны России уже начались некоторые военные приготовления.
Читатель прав: здесь Скобелев преувеличивал. Уже в 1873 г. Милютин представил правительству соображения на случай войны на западе. Начало планомерной подготовки к войне положил Обручев, под руководством которого в 1880 г. были разработаны наметки первого варианта плана войны с Германией и Австро-Венгрией. Но Скобелев был прав в том, что подготовку следовало вести активнее. По ее интенсивности Россия значительно отставала от Германии.
Во внутренней политике с приходом министерства Д.А.Толстого началась открытая реакция, вызывавшая в Скобелеве отвращение, которого он не скрывал. Он понимал, что ходит по лезвию ножа, что конфликт с правительством возможен в любой момент. Это угрожало отстранением от дел, в том числе общественных, и тогда — вынужденной бездеятельностью, потерей популярности и влияния. Положение еще больше усугубил последовавший 5 апреля 1882 г. высочайший приказ, запрещавший военнослужащим речи политического характера и подтверждавший запрет лицам, состоящим на государственной службе, издавать сочинения о внутренней и внешней политике государства без дозволения начальства. Не имевший, как военный, трибуны для пропаганды своих взглядов в печати, Скобелев терял и эту малую возможность влиять на общественное мнение. «Запрещение военным чинам произносить тосты, речи произвело громадное впечатление на Скобелева, который уже решил подавать в отставку, — писал в дневнике де Воллан. — Его отговорил Обручев, сказавши ему, что он поставит в затруднительное положение правительство. В минуту горечи и отчаяния он сказал: «Неужели вы ожидаете чего-нибудь от…»»
Правда, после этого запрета он иногда выражал свои настроения иносказательно. Однажды он был приглашен на обед к конногвардейцам в Петергоф. Вперед было условлено, что речей произноситься не будет, но обед затянулся за полночь, и Скобелеву захотелось придать бездумной застольной беседе приятное ему направление. Он спросил стихотворения Хомякова, любимого им поэта-славянофила. Ему подали книгу, и он всю ночь своим звучным голосом декламировал офицерам эти стихи. Восхищенные слушатели проводили его кавалькальдой верхами от Петергофа до его петербургской квартиры, изрядно напугав полицию непривычным шумом в столь ранний час. «Скобелев опять скомпрометировал себя… — писал Маркевич Каткову, — …решили устроить promenade militaire, и ехать в Петербург верхами «в виде демонстрации мимо окон германского посольства».