— Зарежу! — страшно прокричал Еремеев и снова сунул кривое лезвие под Татьянин подбородок. Бевз замахал на сержанта руками и кинулся к машине. Еремеев присел на банку кокпита, посадил Татьяну на колени и взялся за румпель. «Санта Марина», набирая обороты, уходила все дальше и дальше. Пометавшись в поисках катера — черта с два найдешь, навигация кончена, все плавсредства на стендах, — люди на берегу помчались к зданию яхт-клуба вызывать подмогу. Конечно, Бевз мог вызвать и вертолет, и милицейский глиссер, так что далеко не уйдешь — Еремеев это понимал и держал курс к ближайшей рощице.
— Может, я слезу? — попросилась Татьяна.
— Сиди, так теплее и приятней! — Он покрепче обнял ее.
— Нож-то убери. Страшный какой. Я даже испугалась.
Он поцеловал ее в висок. Она отстранилась:
— Свяжешь меня и оставишь здесь. А сам беги на шоссе. Только в Москву не возвращайся. У меня есть немного денег… О Боже, в сумке остались. Ни копья…
— Тогда сделаем по-другому. Ты, я думаю, на службу не торопишься. Эту ночь мы проведем в одном хорошем месте. А потом я запрошу за тебя приличный выкуп. Они заплатят за все, что не доплатили тебе и мне.
Она призадумалась, глядя в бегущую воду, потом тихо спросила:
— Может, не надо? Ты и так вне закона…
— Семь бед, один ответ.
— А дальше? Куда ты потом денешься?
— Пока не знаю. Сейчас самое главное высадиться в безопасном месте.
На правом берегу сверкал фюзеляж самолета, на котором стюардессы отрабатывали действия при приводнении лайнера. Тренажер пустовал и Еремеев направил яхту прямо к нему. Он пристал к причальчику Учебного центра и, прежде чем выбраться на него, велел Татьяне накинуть поверх своего вызывающе красного плаща серый дождевик из штормового гардероба, сам же облачился в тимофеевский ватник, найденный в спальной «шхере» Артамоныча. Ему хватило хладнокровия, чтобы набить брезентовую кису «представительскими» консервами и пачками крекера, оставшимися после последнего выхода «в море». Бросив прощальный взгляд на мирок былого счастья, он, как и подобает капитану, сошел последним с борта «Санта Марины». С этого момента его обуяло дикое желание бежать, бежать, бежать как можно дальше отсюда и быстрее. Тем, кто вот-вот должны были пуститься в погоню, ничего не стоило засечь место их высадки и начать преследование по горячим следам. Слишком приметно торчала мачта яхты у берега.
Они долго пробирались по раскисшей глинистой тропе в облетевшем мокром осиннике. Где удавалось — бежали, балансировали на переброшенных через лужи стволах, наконец выбрались на шоссе, которое сочли Пироговским и не ошиблись. Татьяна сумела остановить новенькую праворульную «тойоту» цвета космического неба. Милая улыбка и МУРовское удостоверение убедили водителя, «нового русского» в новой кожаной куртке, взять бесплатных пассажиров. Сорокалетний коммерсант Иннокентий Петрович с большим интересом расспрашивал о работе угрозыска, о котором имел самые романтические представления, почерпнутые из книг. Он не только доставил их в Пирогово, но, уловив, что оперативники отчаянно спешат, домчал их до Пушкина. Здесь и распрощались. Иннокентий Петрович был очень рад свести дружбу со столичными сыщиками, жаловался на рэкет и попросил разрешения звонить в трудную минуту. Татьяна оставила ему свою визитку, за что спустя минуту получила выговор от своего спутника: