— Ну погоди, Антон, приедет Велта, я молчать не стану. Дети небось дома сидят не евши, пока ты со своими дружками, как боров, на траве валяешься.
— Хоть бы побрился, что ли! Зарос до бровей, как босяк!
Тот, которого называли Антоном, сначала пытался подъехать по-хорошему, а потом разозлился:
— Вот бабы, чертовы бабы! Тьфу!
Он собрался было уходить, но, заметив в очереди единственного представителя сильного пола, подошел к Рудольфу и, дыша ему в лицо кислым пивным духом, в расчете на мужскую солидарность попросил:
— Не будь гадом, сдай! Куда мне с ними деваться?
Хотя и без энтузиазма, Рудольф все-таки бутылки взял и, чтобы избавиться от этого субъекта, тут же отсчитал ему сорок восемь копеек.
Выйдя из магазина, Рудольф увидел, что выпивохи уже разошлись, в траве валялись блестящие крышечки и окурки. Из-под навеса вынырнул Антон.
— У тебя не найдется закурить?
— Чего нету, того нету.
— Хотел купить, да это бабье мне голову задурило. Эх, башка трещит-раскалывается, — пожаловался Антон.
— Заложил вчера, наверное? — догадался Рудольф.
— Малость… Ты из Цесиса?
— Из Риги.
— А-а! — отозвался Антон и без видимой связи продолжал: — Моя Велта опять в Елгаву укатила. Поступать в академию… — Он помолчал. — А они меня пилят — зачем пустил: выучится, мол, и бросит…
— Кто они?
— Ну, они… — Он неопределенно махнул рукой через плечо, хотя сзади никого не было. — Жена будет агрономом, а…
— А сам кто?
— Да как сказать… Был шофером, а теперь ишачу в мастерской, — нехотя признался он.
— Почему — был?
— Да так… Права отобрали, черти.
— Может, пьешь лишнее?
— А кто не пьет? Ты, что ли, не пьешь?
Рудольф засмеялся.
— Под присягой утверждать не стану,
— Вот видишь, — сказал Антон и поддернул штаны. Судя по его щуплой, даже хрупкой фигуре, он был совсем молод, к тому же хорош собой, только очень опустился — замызганный комбинезон, не брит с неделю, а может, и больше. — Ты не удивляйся, что я зарос, — заметив взгляд Рудольфа, сказал он. — Хочу свою Велту удивить. Ей бородатые нравятся. Да не растет, проклятая, и рыжая, черт бы ее побрал! Тебе не кажется, что рыжая?
— Нет.
— Это хорошо, — обрадовался Антон, но тут же помрачнел, вспомнив, что пора возвращаться на работу. — Надо двигать помаленьку…
— Ну, так ни пуха ни пера! — пожелал на прощанье Рудольф.
Антон, видимо, не лишен был чувства юмора, он со смехом не то огладил, не то почесал взъерошенную щетину.
— Спасибо!
На том они распростились, и Рудольф опять остался один. Он снова прошел мимо сквера, потом мимо школы… Впереди него шла женщина. Он окинул взглядом стройную фигуру, после недолгих сомнений узнал и прибавил шагу. Женщина шла размеренным, неторопливым шагом, никуда не сворачивая и, казалось, ни на чем не задерживаясь взглядом, каблуки то стучали по асфальту, то мягко вязли в песке, рыжеватые волосы, блестя на солнце, колыхались от ее движений. Когда ветер раздувал волосы, она всякий раз их приглаживала жестом бессознательным и очень женственным, и Рудольфу вдруг подумалось: какие у нее волосы? Мягкие или жесткие? Наверное, мягкие — полощутся на ветру, скользят под ладонью послушно, как шелк… Ему захотелось сию же минуту увидеть ее лицо.